Эмма

— Не могу развлечь вас разнообразием лиц, — сказала Эмма. — До сих пор у меня не было иной натуры, кроме членов нашего семейства. Вот мой батюшка… и снова он. От мысли о том, чтобы позировать, у него расстраивались нервы. Мне приходилось рисовать его украдкой, оттого-то и выходило не очень похоже. А вот миссис Уэстон. Поглядите, и здесь тоже она, и здесь. Любезная моя миссис Уэстон! Она во всем была мне самым добрым другом. Всегда позволяла себя рисовать, когда бы я ни попросила. А это сестрица: и стан получился изящным, таким, как есть, и лицо довольно похоже. Портрет был бы хорош, согласись она посидеть подольше, но она ужасно торопилась, чтобы я нарисовала четверых ее малюток, и потому без конца вертелась. А вот и они: Генри, Джон и Белла на одном листе. Каждый из них мог бы сойти за любого из двух остальных, но отказать я не могла — уж очень сестрице хотелось иметь их портреты. Трех-четырехлетних крошек, знаете ли, не заставишь сидеть смирно. А рисовать их трудно еще и потому, что личики очень нежны: уловимы лишь цвет да выражение. Вот набросок, сделанный с четвертого ребенка, который был еще младенцем. Я рисовала его, пока он спал на диване. Бант на чепце удался мне как нельзя лучше. Вышло похоже. Я горжусь портретом маленького Джорджа. Угол дивана получился славно. Ну а вот последняя моя работа. — Эмма извлекла из папки премилый набросок мужчины в полный рост. — Последняя и лучшая. Мой братец, мистер Джон Найтли. Оставалось доделать совсем немного, когда я в раздражении бросила этот портрет и поклялась более портретов не рисовать. Меня вывели из терпения, после того как я затратила столько усилий, сумев добиться весьма неплохого сходства… Мы с миссис Уэстон обе находили, что получается похоже. Разве только я польстила мистеру Найтли, ведь в действительности он не так красив, однако это простительный грех… Так вот после всех моих стараний бедная милая Изабелла наградила меня холодной похвалой: «Немного похоже, однако оригинал интереснее». А как непросто было уговорить его позировать! Он согласился с таким видом, будто делал мне величайшее одолжение. Не выдержав всего этого, я решила не доканчивать портрета, чтобы каждому, кто придет с утренним визитом на Брансуик-сквер, не говорили, будто сходства недостаточно. И я, как уже сказала, с тех пор зареклась рисовать портреты, однако ради Харриет, — вернее, ради себя самой — готова нарушить клятву. Тем более что в этом случае мне не приходится опасаться придирчивого суда ничьих мужей или жен.

Мистер Элтон, придя, казалось, в полный восторг, повторил:

— Ничьих мужей или жен! Именно так! Покамест никто здесь не женился!

Отметив про себя то чувство, с каким были сказаны эти слова, Эмма подумала даже, не следует ли тотчас оставить гостей наедине. Но ей не терпелось приняться за дело, меж тем как признание могло и подождать.

Скоро она определила, что изобразит свою компаньонку, как и мистера Джона Найтли, в полный рост акварельными красками. В случае успеха портрету назначено было занять почетное место на каминной полке.

Сеанс начался. Улыбаясь и краснея, Харриет, опасаясь нарушить позу или выражение лица, явила пристальному взгляду художницы прелестное смешение девических чувств. Но работа не спорилась, оттого что поблизости вертелся мистер Элтон, следя за каждым штрихом Эммы. Как ни приятно ей было видеть такое любопытство, она все же просила гостя расположиться чуть поодаль, а затем придумала занять его чтением: «Если б он согласился, вышло бы очень хорошо. Я бы освободилась от стеснительного внимания, да и мисс Смит почувствовала бы себя вольнее».

Мистер Элтон с радостью исполнил просьбу хозяйки. Теперь Харриет слушала, а Эмма рисовала без помех. Приходилось, однако, мириться с тем, что гость часто подходил взглянуть на лист — от влюбленного нельзя было ожидать иного. Малейшее продвижение в работе — и он уже оказывался рядом, завороженный. Сердиться на него Эмма не могла, ибо он выражал восхищение сходством едва ли не раньше, чем карандаш успевал запечатлеть ту или иную черту. Отнюдь не полагаясь на верность глаза мистера Элтона, мисс Вудхаус внутренне хвалила его за любовь к Харриет и желание угождать ей самой.

Сеанс, говоря вообще, удался. Удовлетворенная первоначальным наброском, Эмма была намерена продолжать. Изобразив довольно верно и позу, и черты лица, она предполагала слегка улучшить фигуру небольшим прибавлением в росте и большим — в изяществе. Обещал выйти прелестный рисунок — вещественная похвала красоте одной девицы, искусству другой и дружбе обеих. А то неравнодушие, которое выказывал к портрету мистер Элтон, позволяло надеяться, что и другие приятные плоды не заставят себя ждать.

Назавтра Харриет должна была позировать снова. Мистер Элтон, как ему надлежало, с жаром просил разрешения опять прийти и читать.

— О, разумеется! Вы очень нас обяжете.