– Не знаю, откуда у вас такая уверенность. Он рвется сюда всем сердцем, но тетка и дядя не отпускают его.
– Не могу поверить, что, сильно пожелав приехать, он не смог бы осуществить свои планы. Мне это кажется маловероятным. Поверить без доказательств я не могу.
– Какой вы странный! Что плохого вам сделал мистер Фрэнк Черчилль, что вы считаете его таким неискренним созданием?
– Я вовсе не считаю его неискренним созданием, просто подозреваю, что он, возможно, привык заноситься и считает себя выше своих родственников. По-моему, он не привык заботиться ни о чем, кроме собственного удовольствия, ведь те, с кем он живет, предлагают ему столь живой пример. К сожалению, молодой человек, воспитанный надменными, эгоистичными людьми, привыкшими к роскоши, скорее всего, и сам становится надменным, эгоистичным и привычным к роскоши. Пожелай Фрэнк Черчилль увидеть отца, уж он сумел бы выбраться к нему между сентябрем и январем. Мужчина в его возрасте – сколько ему? Двадцать три или двадцать четыре… – вполне способен придумать, как настоять на своем. Иначе и быть не может!
– Легко сказать и легко испытывать такие чувства вам: ведь вы привыкли быть себе хозяином. Вы, мистер Найтли, меньше, чем кто-либо другой на свете, можете судить о трудностях, связанных с зависимым положением. Вы не знаете, что такое постоянно сдерживаться.
– Невозможно поверить, будто двадцатитрех– или четырехлетнему мужчине до такой степени недостает смелости или гибкости. Он не нуждается в деньгах, да и временем свободным располагает. Напротив, нам известно, что ему настолько хватает и денег, и досуга, что он с радостью транжирит и то и другое, не уступая самым отъявленным шалопаям во всем королевстве. Он переезжает с одного модного курорта на другой. Вот, например, совсем недавно он был в Уэймуте. Следовательно, он может покидать Черчиллей.
– Да, иногда.
– Не иногда, а всякий раз, как он сочтет нужным: всякий раз, когда ему придет охота развлечься.
– Как несправедливо судить о других, не будучи знакомым с их жизненными обстоятельствами! Никто, кроме самых близких друзей семьи, не может сказать, каково на деле живется тому или другому члену этой семьи. Прежде чем судить о том, что в силах и что не в силах мистера Фрэнка Черчилля, надобно познакомиться с условиями жизни в Энскуме и с характером миссис Черчилль. Возможно, иногда ему позволяется большее, чем в другие времена.
– Эмма, если настоящий мужчина желает исполнить свой долг, он его исполняет при любых обстоятельствах. При этом он не хитрит и не виляет, но действует энергично и решительно. Оказать внимание отцу – прямой долг Фрэнка Черчилля. Судя по его запискам и обещаниям, он и сам это понимает, но, если он желает исполнить свой долг, отчего же медлит? Будь он настоящим мужчиной, он сказал бы миссис Черчилль прямо и решительно, раз и навсегда: «Ради вашего удобства я с радостью пожертвую любыми развлечениями, однако мой долг призывает меня немедленно повидаться с отцом. Я уверен, отказ мой оказать ему такое уважение причинит ему боль. Поэтому завтра же я выезжаю». Если бы он заявил ей о своих намерениях недвусмысленно, решительным тоном, как и подобает мужчине, никаких препятствий к его отъезду она бы не чинила.
– Верно, – сказала Эмма, смеясь, – но, думаю, возникли бы препятствия к его возвращению назад! Невозможно представить, чтобы молодой человек, полностью зависимый, изъяснялся подобным образом! Никому, кроме вас, мистер Найтли, такое и в голову бы не пришло! Нет, вы и понятия не имеете, как тяжело живется человеку в положении, прямо противоположном вашему. Мистер Фрэнк Черчилль, говорящий такие речи дяде и тетке, которые его вырастили и вынуждены содержать! Полагаю, при этом он еще должен выйти на середину комнаты и кричать что есть мочи! Как вы думаете, к чему приведут подобные речи и подобное поведение?
– Поверьте мне, Эмма, для человека разумного здесь не возникло бы никаких препятствий. Он чувствовал бы себя правым! Подобное заявление, сделанное, разумеется, с толком, в надлежащей манере, сослужило бы ему хорошую службу, возвысило бы его, укрепило бы его положение в обществе людей, от которых он зависит, больше, чем все увертки и хитрости на свете. Помимо их любви, он заслужил бы их уважение. Они поняли бы, что могут на него положиться, что их племянник, верный сыновнему долгу, будет верен и своему долгу перед ними, ибо им, как и ему, да как и всем на свете, прекрасно известно, что он обязан нанести визит отцу. Они же, подло используя свою власть, намеренно оттягивают его визит, в душе презирая его за то, что он подчиняется их прихотям. Всякий чувствует уважение к человеку, который поступает соответственно своему долгу. Начни он действовать так, как я говорю: принципиально, последовательно, постоянно, – и их скудные умишки поневоле подчинятся ему.