Эмма

Вот в чем было дело: Коулы уже несколько лет как обосновались в Хайбери и слыли очень уважаемым семейством – они считались людьми общительными, свободомыслящими и без особых претензий, но, с другой стороны, они были низкого происхождения, из купцов, и с годами приобрели лишь внешний лоск. Обосновавшись в этих краях, они жили соответственно своим доходам, скромно, мало кого принимали, а если и устраивали приемы, то также без особой пышности; однако в последние год-два они значительно увеличили свой капитал; в целом можно сказать, что счастье им улыбнулось. Разбогатев, они захотели жить на широкую ногу: пожелали переехать в больший по размеру дом, проявили склонность к гостеприимству. Они сделали пристройку к дому, наняли больше прислуги и увеличили расходы на все свои нужды. К теперешнему времени, если судить по богатству и стилю жизни, они уступали только Хартфилду. Их общительность, а также новая гостиная подготовили общество к тому, что они будут устраивать званые обеды – несколько таких званых обедов уже состоялось. Приглашали преимущественно холостяков. Эмма, разумеется, не ожидала, что они осмелятся звать к себе лучшие, стариннейшие семьи – представителей Хартфилда, Донуэлла или Рэндаллса. Что касается ее лично, она ни за что не пошла бы к ним, если бы они ее пригласили, и она сожалела, что общеизвестные привычки ее батюшки сделают ее отказ менее значительным, чем она могла бы пожелать. Коулы на свой лад были людьми вполне достойными, однако им надобно преподать урок: не им определять, на каких условиях приглашать семейство, превосходящее их по положению. Как она подозревала, такой урок придется преподать не кому другому, а именно ей; на мистера Найтли надежда была слабой, да и на мистера Уэстона тоже.

Эмма давно уже положила ответить решительным отказом на подобное посягательство, а приглашения от них все не было и не было; когда оно наконец пришло, когда выпад был сделан, она испытала очень противоречивые чувства. И в Донуэлл, и в Рэндаллс приглашение давно послали, ее же с отцом никто пока не звал; заверения миссис Уэстон, что, «по ее предположениям, они просто не осмелятся допустить по отношению к вам подобную вольность; они знают, что вы не обедаете вне дома», не вполне удовлетворили Эмму. Ей казалось, что она должна получить предлог для отказа; да и, в конце концов, раз под их крышей соберутся все самые близкие ее друзья, может быть, приглашение стоит принять? Эмма колебалась. На вечере у Коулов ожидали и Харриет, и Бейтсов. Они говорили об этом накануне, когда гуляли по Хайбери, и Фрэнк Черчилль очень серьезно сокрушался по поводу ее отказа. А вдруг вечер завершится танцами? – спросил он. Простое упоминание о танцах еще более раздразнило и раздосадовало ее; слабым утешением было то, что она осталась в гордом одиночестве, которое следует воспринимать как комплимент, как знак отличия.

Именно прибытие этого самого приглашения в то время, как в Хартфилде были Уэстоны, и сделало их присутствие столь желанным; хотя первым ее побуждением, разумеется, было отказаться от визита. Однако Эмма так поспешно принялась спрашивать Уэстонов, как, по их мнению, ей следует поступить, что их совет принять приглашение был воспринят с облегчением и благодарностью.

Она решила, что, принимая во внимание все обстоятельства, пойти все-таки стоит. Коулы выразили свое желание видеть ее вполне достойно – письмо дышало предупредительностью и вниманием по отношению к ее отцу. «Они позволили бы себе просить оказать им такую честь ранее, но ждали лишь прибытия ширмы из Лондона, которая, как они надеются, сумеет оградить мистера Вудхауса от всех сквозняков и таким образом побудит его с большей охотой оказать им честь своим присутствием». Словом, убедить Эмму пойти не составило большого труда; быстро посовещались, как лучше поступить, чтобы мистеру Вудхаусу не было неудобно: вполне можно рассчитывать, что миссис Годдард, если не миссис Бейтс, составит ему компанию. Мистера Вудхауса еще надо было убедить отпустить дочь на званый обед в один из ближайших дней и позволить ей провести целый вечер вдали от него. Что же касается вопроса об участии в званом обеде его самого, Эмма вовсе не хотела, чтобы батюшка рассматривал такую возможность – слишком поздний час был назначен для обеда, слишком многолюдное общество ожидалось у Коулов. Довольно скоро мистера Вудхауса удалось уговорить не ходить.