Эмма

Фрэнк Черчилль вернулся, однако обитатели Хартфилда не узнали, пришлось ли его отцу и мачехе из-за него задержаться с обедом, ибо миссис Уэстон так хотелось, чтобы мистер Вудхаус полюбил ее пасынка, что она не стала бы выдавать ничего из его несовершенств, если это можно было утаить.

Он вернулся подстриженный и очень добродушно подшучивал над собой, но, казалось, совершенно не стыдился своего поступка. У него не было резона жалеть, что волосы его слишком коротки, чтобы скрыть смущение на лице; не было резона жалеть о потраченных деньгах, дабы улучшить настроение. Он был так же неустрашим и весел, как всегда; при виде его Эмма потом наставительно заметила про себя: «Не знаю, так ли это должно быть, но, конечно, глупости перестают быть глупостями, если совершаются людьми благоразумными и притом безо всякого стыда. Злая выходка всегда остается злой выходкой, но безрассудство – не всегда безрассудство… Все зависит от того, как трактовать тот или иной поступок. Мистер Найтли не прав: Фрэнка Черчилля никак не назовешь пустым и глупым молодым человеком. Будь он таким, он бы вел себя по-другому. Он или гордился бы своим достижением, или стыдился его. Он бы либо выставлял свой поступок напоказ, либо выворачивался, придумывал всевозможные недостойные отговорки, дабы оправдать собственное тщеславие… Нет, его никоим образом нельзя считать ни пустым, ни глупым».

Во вторник Эмма снова получила возможность увидеться с ним, притом дольше, чем прежде; она смогла судить о его поведении в целом и делать выводы о том, что значит его поведение применительно к ней самой, гадать, скоро ли ей прилично отбросить холодность, и воображать, что могут подумать соседи и знакомые, в первый раз увидев их вместе.

Она с нетерпением ждала званого вечера, несмотря на то, что обед давали Коулы. Кроме того, она никак не могла забыть, что даже в те дни, когда мистер Элтон пользовался ее расположением, ничто не раздражало ее больше, чем его пристрастие к обедам у мистера Коула.

Удобству и благополучию ее батюшки ничто не угрожало: с ним вызвались посидеть и миссис Бейтс, и миссис Годдард; прежде чем отправиться в гости, Эмма воспользовалась удобным случаем и засвидетельствовала обеим дамам свое почтение. Все трое, отобедав, сидели рядом, и, пока отец с доброй улыбкой любовался ее нарядом, она приложила все усилия, дабы скрасить гостьям остаток вечера, предложив им по большому куску пирога и налив по полному бокалу вина, потому что, несмотря на то, что батюшка ее руководствовался самоотверженной заботой об их здоровье, за едой им волей-неволей приходилось воздерживаться… Разумеется, перед приходом миссис Бейтс и миссис Годдард Эмма заказала для них кухарке обильный обед, но не была уверена, вполне ли они насытились.

Она подъехала к дверям дома мистера Коула вслед за еще одной каретой. Она рада была увидеть, что ее опередил мистер Найтли; поскольку мистер Найтли не держал лошадей, имел мало свободных денег, но в избытке – здоровья, энергии и независимого характера, он, по мнению Эммы, был слишком склонен поступать по своему усмотрению и не пользовался каретой так часто, как это приличествовало владельцу аббатства Донуэлл. Так как он подождал ее и помог ей выйти из кареты, у нее появилась возможность искренне, от всего сердца, выразить ему свое одобрение.

– Вот теперь вы ведете себя как вам подобает, – заявила она, – как подобает джентльмену… Я очень рада вас видеть.

Он поблагодарил ее, заметив:

– Какая удача, что мы с вами прибыли одновременно! Если бы мы столкнулись в гостиной, сомневаюсь, что вы распознали бы, что нынче я более джентльмен, чем обычно… Вы вряд ли заметили бы по моему виду и поведению, что я приехал в карете, а не пришел пешком.

– Нет, заметила бы, уверяю вас, заметила бы! Людей, которые добираются в гости не подобающим им способом, всегда выдает излишняя суетливость или виноватый вид. Вам кажется, что по вашему виду ничего не заметно, однако не сомневаюсь, что вы несколько бравируете своим поведением, делая вид, будто вам безразлично мнение окружающих. Когда бы я ни встретила вас при подобных обстоятельствах, я всегда примечаю за вами некую рисовку. А вот теперь вам нечего скрывать. Вы не боитесь быть заподозренным в том, что вам неловко. Вы не стремитесь казаться выше всех. Вот теперь, позвольте признаться, мне и правда будет очень приятно войти в гостиную об руку с вами.

– Глупышка! – проворчал он, впрочем совершенно беззлобно.