Эмма в ночи

С Эбби тогда была сестра Мег, старше нее на три года. В тот момент она как раз объясняла, почему им надо обязательно поиграть с чайным сервизом. «Для этого есть сразу четыре причины», – сказала она. Эбби тогда пыталась их запомнить, но они в памяти так и не сохранились. Более того, сейчас она даже сомневалась в реальности самого этого воспоминания. Ей тогда было не больше шести, а Мег девяти. Может даже меньше. Но важностью обладали не сами причины, а их подсчет. Сразу четыре причины.

Эбби встала из-за стола, плеснула себе виски, выпила и уперлась руками в кухонную стойку.

Теперь она вспомнила отчетливо – Мег в детстве всегда производила подсчеты. Тому есть две причины… В этом мне нравится шесть моментов… Мой завтрак состоит из трех блюд. Что заставило ее впоследствии отказаться от этой привычки?

Эбби допила виски и налила еще. Этой ночью ей нужно уснуть.

Почему она ничего сейчас не знает об этой стороне индивидуальности Мег, своей единственной сестры, теперь ставшей всей ее семьей, сестры, кроме которой у нее больше нет никого на всем белом свете? Она по-прежнему производит подсчеты и все перечисляет? Эбби была у нее несколько месяцев назад. Внешне Мег, двое ее дочерей, муж и пара собак вели совершенно нормальный (хотя по ее собственному убеждению и слишком деревенский) образ жизни в Колорадо. Доктор Уинтер попыталась вспомнить их совместное времяпровождение. Восторженная поездка на машине в горы. Поход в магазин за школьной формой для племянниц. Потом кино. Эбби видела, что Мег хорошая мать и очень любит дочерей. Но ее заботило совсем другое.

Как-то вечером они вышли погулять вдвоем – во время ее ежегодных визитов к сестре это уже вошло в привычку. Все остальное время в году они перезванивались и переписывались по электронной почте, на дни рождения и Рождество присылали друг другу поздравительные открытки, а также размещали в «Фейсбуке» посты с прелестными фотографиями и смайликами в виде сердечек. Но в такие моменты дверь в прошлое не откроешь.

Разговор всегда начинался с самых невинных вопросов: «Как дела на работе? Как девочки?» А пока не скончался отец, в обязательном порядке: «Ты папе давно звонила?» Последние годы он прожил со второй женой во Флориде, играя в гольф и удовлетворяя ее весьма значительные запросы.

Но совсем скоро они вставали на извилистую, змеившуюся среди деревьев тропинку, где вопросы приобретали более сокровенный характер, и найти на них ответы было куда труднее. В последний приезд темой разговора стала Эбби. «Ты с кем-нибудь встречаешься? Собираешься дать кому-нибудь шанс?»

Здесь тропинка уходила в лес, где вскоре и вовсе терялась, отдавая их во власть теней прошлого. «Твоя проблема, Эбби, в том, что ты слишком много знаешь». Мег была убеждена, что исследования Эбби, ее одержимость матерью и своими теориями о нарциссизме мешали ей жить обыкновенной жизнью – не давали полюбить другого человека и поверить ему. «Ты должна идти вперед. Не позволяй ей разрушать твою жизнь из могилы».

Эбби внимательно слушала, время от времени кивала и изображала на лице искренность. И дело даже не в том, права была Мег или нет. Значение имело лишь одно – последовать ее совету не представлялось возможным.

Проявляла ли сестра сегодня склонность к подсчетам? Этого Эбби не помнила. В последний раз она размышляла над этой особенностью Мег, когда писала диссертацию.

Доктор Уинтер поставила стакан на стойку.

Занимаясь своим исследованием, она наткнулась на один случай. Дочь особы, страдающей серьезным нарциссическим расстройством личности, в целях психологической защиты задействовала копинг-механизм[7], направленный на регуляцию переживаемой эмоции, чтобы навести порядок в хаотичном мире. Ей удалось разложить по полочкам целый ряд радикальных и непредсказуемых психологических особенностей матери, в том числе маниакальное стремление строго организовывать в своей жизни все что только можно. О чем бы ни заходила речь, она в самом прямом смысле слова не могла обойтись без чисел. «Три причины любить фортепиано… Две прически, которые мне больше всего нравится носить».

Кроме того, она буквально каждому предмету и явлению присваивала пол – цветам, числам, буквам алфавита. A у нее была женского рода, B мужского. Какой-либо закономерности в этом не наблюдалось, подобные решения она принимала, руководствуясь исключительно фантазией и воображением. Например, D, E, F, G и H у нее относились к мужскому роду, в то время как X, Y и Z к женскому. Красный и оранжевый цвета она наделяла женским началом. А синий и голубой мужским. Список можно было бы продолжать и продолжать – подобным образом она каталогизировала самые обычные вещи и концепции и все только для того, чтобы унять бурю, без конца бушующую в ее душе из-за непредсказуемого отношения к ней главенствующего родителя, в данном случае матери.