Эмма в ночи

Выйти на берег Эмма пыталась трижды. Я видела, что ее губы посинели, а пальцы побагровели от крови. Припадок истерики затмил ясность ее суждений. Она орала с воды, Билл с пристани, я с катера. И тут Билл сделал самое ужасное. Увидев это наяву, я поначалу даже глазам своим не поверила. Он подошел к жене и взял у нее ребенка Эммы, нашу малышку. Сначала она ничего не сказала. Видимо решила, что он хочет отнести ее в дом. Но не тут-то было! Билл подошел к краю причала, схватил девочку и вытянул руку, держа ее над водой. «Клянусь Богом! – закричал Билл. – Я ее сейчас отпущу!» Не в состоянии произнести хоть слово онемевшими от холода губами, Эмма только затрясла головой. Она попыталась подплыть к ним, но Билл поднес кроху ближе к поверхности воды. Нам всем было понятно, что она скроется в черной пучине до того, как Эмма подоспеет ей на помощь.

Когда катер подплыл на достаточное расстояние, я спрыгнула на причал, ринулась к Эмме, схватила ее за руку и потащила к себе. Она была страшно тяжелой и в своем нынешнем состоянии мне ничем помочь не могла. Крепко удерживая ее за рубашку и брюки, я наконец выволокла из воды и сказала: «Мы остаемся! Остаемся и больше не будем доставлять никаких проблем! Обещаю вам! Ну пожалуйста!» Билл прижал орущего ребенка к груди и отошел от края причала. Потом отдал его Люси, молча взиравшей на происходящее. Сейчас, мысленно возвращаясь к тому моменту, я думаю, она знала, что Билл никогда не выпустит из рук малышку, которую она считала своей, чтобы та утонула, и только поэтому не проронила ни звука. Но сделал бы он это или нет – не играло никакой роли. Важно было другое – у нас не было выхода. Стоило нам уехать без девочки, как мы больше никого из них никогда бы не увидели.

Но сказать, что мы остаемся, меня заставила не только эта мысль. Была еще одна – когда Билл держал девочку над водой, когда бил Эмму по красным от крови пальцам, я поглядела на Рика и заметила выражение лица. За полтора года пребывания на острове мне еще не доводилось его таким видеть. Оно как-то исказилось, и я представила, как он на палубе рыболовецкого судна на Аляске смотрел на издевательства над женщиной. И в тот момент поняла, что сумею выбраться с острова.

Касс умолкла. Эту историю она рассказала с начала до конца и что-либо добавить к ней больше не могла. Эбби в одной руке держала блокнот, в другой ручку. И не сводила с девушки глаз. Та поведала об этих событиях, ни разу не подняв головы. Почему? Просто сосредоточилась? Или боялась увидеть на лице матери недоверие?

Комнату будто поглотило молчание.

– Можно мне попить? – спросила Касс.

Если учесть характер истории, которую мы только что от нее услышали, она выглядела на удивление спокойной.

Никто не двинулся с места. Все ждали, когда Эбби выразит свое согласие либо неодобрение. А сама она размышляла о том, как девушка рассказывала об этих событиях – и до этого обо всех остальных. Постоянно вела подсчет. Отличалась точностью, к которой сегодня добавилось еще и полное отсутствие эмоций.

– Эбби? – позвал ее Лео, от чего доктор Уинтер тут же вернулась в реальность умолкшей комнаты. – Извини, но мне кажется, нам надо сделать небольшой перерыв.

Все стали подниматься с диванов и стульев.

Эбби улыбнулась, по-прежнему глядя на Касс. Ее мысли были без остатка поглощены не рассказанной девушкой историей, а Джуди Мартин, страдающей нарциссическим расстройством личности, матерью, из-за которой ее девочки ушли из дома. Она наверняка к этому была причастна… но каким образом?

Касс встала и несколько раз провела ладонью по блузке, разглаживая складки. Эбби увидела, что она все время смотрит вниз и отводит в сторону глаза, будто пытаясь их спрятать. Плюс к этому привычка вести подсчет, то есть та самая модель копинг-поведения, с которой доктор Уинтер столкнулась, когда писала диссертацию, и которую видела на примере собственной сестры. Однако в истории Эммы присутствовали моменты, где никакого хронометража не было и в помине. Например, она ни словом не обмолвилась, сколько прождала в машине Эммы в ночь исчезновения, или как долго продолжались роды сестры, пока малышка наконец не появилась на свет. И как ей удавалось сохранять полное спокойствие, рассказывая жуткую, дикую историю о том, как маленького ребенка чуть было не утопили в холодной черной воде?