Эмпат

Вот и Анья обычная. Да, возможно, она «сверхэмпативна», как выразился Либлик, и куда более сострадательна, чем другие люди, однако сострадательность не делает Анью какой-то другой. С одной поправкой: у этих людей не идет из носа кровь, когда они полностью здоровы, они не падают беспричинно в обмороки, от их присутствия не взрываются окна. А главное – им не грозит смертельная болезнь просто потому, что они творят добро. Какой же это дар тогда, если он тебя убивает! Отчего такая несправедливость! За всю свою жизнь она не сделала ничего плохого, кроме как отказалась ехать к родителям в прошлом году на каникулы. Только лишь потому, что была перегружена в ветеринарной клинике, которой тогда помогала. Да, родители расстроились, но и она не веселилась. А теперь…

Анья спустилась на второй этаж и продолжила огибать коридоры.

Слабость. Она не покидала теперь ни на мгновение. Только Анья все равно не верила Либлику. Кто он такой, чтобы ему верить? А плохо ей стало от разговора с ним. В этой ужасной, неприспособленной к жизни камере.

– Вы могли бы мне помочь? – В руку вцепился мужчина, окончательно выбив из колеи.

– Что?! – отшатнулась Анья.

– Именно вы должны мне помочь. Понимаете, без вас мне не справиться…

Худощавый блондин лет тридцати, в клетчатой рубашке с закатанными рукавами, выпущенной из свободных штанов, смотрел на нее широко распахнутыми глазами. Глазами, полными надежды, распознав которую Анье стало страшно: за него, за себя, за свою перевернувшуюся жизнь, что обрела потаенный смысл. Должна. Должна помогать людям. Но без прирученного дара, который Анья не чувствовала, она не то, что другим, она себе не поможет. И уж тем более не оправдает непомерных ожиданий, которые на нее возлагают.

– Я…я позову медсестру.

Анья вырвала руку, которая до сих пор оставалась во вражеских лапах, и, как могла, на заплетающихся ногах пошла, практически побежала прочь.

Вот почему ей плохо, вот почему Анья без сил: потому что силы высасывают больные, и Анья не способна тому противостоять. Она не знает как, и что нужно делать для того, чтобы себя защищать, и злобный Либлик не пожелал ей того рассказать. Он не пожелал ей помогать!

– Анья! – раздалось громогласное, – что вы делали в изоляторе?

Удивленно вскинув голову, увидела доктора Бергмана: он шел ей навстречу. И выглядел весьма обеспокоенным.

– Да, я знаю, что вы там были. Охрана меня оповестила.

Слабо представляя, что происходит, она поспешила к своему спасителю. Уйти, убежать, зарыться в песок поглубже.

Анья обернулась: мужчины, просившего помощи, видно не было.

– Вы не производите впечатления безрассудного человека, потому должны понимать, насколько это опасно. – Они остановились напротив друг друга.

Значит, вон оно как. Изолятор. Доктор Бергман знает о визите к преступнику: пока она беседовала с Рейнардом Либликом, охранник ее заложил.

– После случая в столовой и ваших странных речей о прогулках Либлика по клинике, мы усилили бдительность в отношении этого пациента, – читал информацию по лицу доктор Бергман. – Что вы у него забыли?

– Я… пыталась его понять.

– Рейнарда Либлика? – удивился мужчина. – Раньше вы его боялись. Теперь решили понять его. А заодно, видимо, разговорить… так? – Доктор Бергман покачал головой, как бы отмахиваясь от этой мысли. – Неважно. Почему вы не дома? Я же велел отдохнуть.

– Я в порядке.

– Я бы не сказал. Вы бледная, словно смерть, – усмехнулся доктор, но тут притих. Короткие, непродолжительные смешки с быстрым откатом к прежнему состоянию, были излюбленной привычкой мужчины. – Ладно, пойдемте со мной. Поможете с текущими делами.

Ближайшим текущим делом оказался обход пациентов. Поднявшись на третий этаж и добравшись до просторов нужного отделения, доктор Бергман повел ее длинными коридорами, от одной палаты к другой. Он заводил парализованную Анью в аккуратные многоместные комнаты, в которых, коротая однотипные будни, его прихода дожидались мужчины. В одну, вторую, третью…

Пока доктор Бергман обследовал пациентов, подспудно задавая им вопросы, Анья вела амбулаторные карты, отмечая в них важные моменты.

Несмотря на поглощающую занятость, Анью не покидали удручающие мысли: она с трудом концентрировалась на работе. Три месяца или даже два. У нее в запасе два-три месяца. Как ей быть? Что предпринять? Как отыскать наставника, о котором говорил Рейнард Либлик, и усмирить неопознанный дар? Сама она силу не чувствует. Даже если почувствует, Анья не знает, как ее приручить.

На протяжении всего обхода, Анью преследовали чужие взгляды. Как только входила в палату, пациенты как по команде сосредотачивались на ней, неважно, чем они занимались: общались, смеялись, сидели молча, читали газету, глядели в окно. И каждый в комнате начинал наблюдать за ее передвижением…

…чтобы при первой же представившейся возможности, к ней подойти, заглянуть в глаза, попытаться поймать убегающий взгляд, а затем заговорить. О чем? О себе самом. О своих проблемах, бедах, переживаниях…