Эмпат

Анья легла лицом к мужчине, закрыла глаза и… сжала кулаки, которые оказались под смятой подушкой. Не имеет: не имеет права. Анья не имеет права его осуждать. Доктор Эскола ни в чем не виноват: не виноват в ее заточении, не виноват, что живет в иллюзиях: в иллюзиях реальной жизни. Он ничего ей не должен, ничем не обязан, а она заставляет нарушить закон, пойти на преступление. Как она могла? Доктор Эскола прав: это невозможно. Анья знала: заставлять неправильно. Но как же обидно было, невыносимо тошно. От несправедливости. От беззаконья. От понимания того, что так, как есть, быть не должно. Должно быть по-другому: легко, просто и не здесь. Ни в этом месте…

Дверь неторопливо отворилась и так же неторопливо вернулась к стене. Доктор Эскола ушел под красноречивое молчание Аньи.

Волн Анья больше не ловила. Не хотела. Не могла. Вспоминать о провале было больно. Сила ее подвела: ввела в заблуждение и в решающий момент отказала в своей поддержке. За что так с ней поступила? Хотя имело ли это значение: для чего, почему, как случилось? Анья проиграла и упустила шанс: один единственный, неповторимый шанс выбраться из «лечебной» тюрьмы. Она потеряла доверие человека, который мог бы в этом помочь. Не в этом, так в чем-то другом, не менее важном. К примеру, скрасить однотипные дни. Анья не ждала ничего хорошего, будущее представлялось мрачным, гнетущим и безрадостным. Наверное, так ей и суждено: прожить до конца своих дней заложницей в ловушке клинических стен. И никто не поможет их развести. Друзья здесь вряд ли найдутся, а единственного друга, который был, она потеряла: несмотря на недавнюю встречу, между ними разверзлась пропасть.

А после Анья провалилась во мрак, и произошло падение не в одночасье: неимоверно долго и болезненно-страшно Анья летела в бездну пустоты. Именно тогда к ней явились медсестры со стрекозьими, желтыми крыльями и санитары с головами змеи. Они говорили на непонятном языке, протягивали блюдца с ядовитыми яблоками, раз за разом угрожали почерневшими иглами. Анья отбивалась, гнала их прочь, пыталась защитить себя и Силу, которой не было…

Силы не было.

Иногда ходила по коридору: темному, пустому и широкому, и заглядывала в окна неприветливых палат. В одной Анья видела старца: он сидел у свечи, на холодном полу, облаченный в старую, цвета гари, мантию, а из потухших глаз на раскрытую книгу капала кровь…кровь…кровь. В другой наблюдала мужчину: он висел на стене очень тесной пещеры, практически голый, прикрытый лишь снизу, а его живот, распускаясь цветком, – цветком из кишок и прочих внутренностей, – выворачивался наружу. Черным кругом раскрывалась дыра, из которой внезапно вылетала птица, – бывало, легкие, воздушные одуванчики, – или взору представала звездная ночь, которую скоро красочно затягивало – живот сворачивался обратно. Снова раскрывался: происходило столкновение галактик, борьба в сердце космоса, падение комет. Снова затягивался и снова раскрывался, чтобы наполнить пустоту внутри жужжанием грязных мух.

В другие дни видела девушку: она сидела на берегу реки, глядела в чистые, прозрачные воды, изучала невероятный подводный мир, и в какой-то момент протягивала к нему руку… И река затягивала, уводила деву в свои опасные, кристальные сети. И теперь любопытная дева, не отрывая стеклянный взгляд, смотрела на мир из плена воды. И, конечно же, Кьяра, она была прекрасна: красивая улыбка, блестящие локоны. Она бежала по широкому полю, непрестанно оборачиваясь и призывая к себе, пока внезапно улыбка не меркла, в глазах не просыпалась невыносимая грусть, и она не оборачивалась в зубатое чудище…

«Такого…такого не бывает», – не раз повторяла заледеневшая Анья в минуты резких, нервных пробуждений. По телу струился холодный пот, по лицу бежали горячие слезы, в глазах стояла нынче частая пелена. И так страшно было, и так жалко, и так мучительно, и так прекрасно. Но то была неправда, отвратительная ложь, которой поддавалась снова и снова…

День за днем Анья видела сцены – нагнеталась атмосфера, обострялись эмоции. И все были разные, выстраданные, уникальные – для каждого сцены были свои.

Анья подошла к очередному окну. В одинокой ванне, по центру комнаты, сидел мужчина… Нет, в ней сидела женщина: русалка с мужской головой. С удовольствием намыливая чешуйчатый хвост, который свисал с противоположного борта, временами поливая его водой, русалка гляделась в круглое зеркало. Она держала его в руке и одновременно поправляла яркий макияж. Прекрасная русалка с усатым лицом и длинными, сальными волосами.

Анья отвернулась и открыла глаза – увидела доктора Эскола: взволнованный взгляд из-под тонкой оправы обдавал позабытым теплом.

– Я пришел вас проведать, – сказал фантом: даже доктор превратился в галлюцинацию. – Я чувствую свою ответственность перед вами. Мне так жалко. Видеть вас в таком состоянии… что произошло?

Ему ее жалко. Как…жалко.

Анья прикрыла глаза. Доктор Эскола сидел с ней рядом, положив свою руку ей на плечо.