Эмпат

Следовало уходить: она пока не готова отвечать на вопросы. К тому же дар продолжал волновать. Вроде бы Сила к ней вернулась, но на каких условиях? Помнится, раньше ей вредила: Анья не умела ею управлять. А теперь? Послушна ли? Насколько в ней окрепла? Не начнет ли снова ее уничтожать?

Вопросов было много, следовало скорее во всем разобраться.

Анья задержалась еще на немного, а затем они с Либликом ушли. Ушла и Альма. Луиза проявила инициативу и осталась на ночь. Никто не возражал.

На следующее утро, после завтрака, Анья вышла на улицу. Самочувствие было так себе. Анья всю ночь ворочалась, не могла заснуть, боролась с мыслями, не понимая, что сейчас чувствует: есть изменения в теле или их нет; если есть, какие именно; а может, не должна ничего ощущать? Ничего необычного?

Остановившись перед дорожкой, разделяющей сад на две половины, глубоко вздохнула.

– Доброе утро, Рейнард, – пробормотала Анья.

Спину прожигали взглядом. Змеиные зрачки Рейнарда Либлика преследовали ее безотрывно, куда бы она ни пошла.

Либлик приблизился, остановился рядом.

Анья видела его в столовой, он сидел в углу, ковырялся в каше в обществе нелюдимого старика. Такого же, как он сам. С Либликом Анья не трапезничала: плохая компания – враг достойной жизни: Анья вывела новый постулат. Отсюда следовало, что с членами плохих компаний, – если отвязаться возможности нет, – следует общаться как можно меньше. Анья не общалась. Сдержалась даже сегодня, когда сдержаться казалось невозможно: она разрывалась от обилия вопросов и безумно хотела их задать.

В этот момент к ней подошел мужчина и начал говорить о себе. Мужчину звали Рудольфо, на протяжении последних пятнадцати лет он обитал на таллинских улицах и не мог излечиться от хронического кашля, который его «убивал».

Подозревала, что убивал его не только кашель, но и другие, не выявленные болезни, уж больно нездоровым выглядел: красные зрачки, серая кожа. Однако Анья могла ошибаться. По рассказам Виктории, приют следил за здоровьем бездомных. Как только к ним поступал постоялец, его отправляли на комплексное обследование или приглашали врачей к себе на полноценную групповую проверку.

Так, если выявляли серьезные недуги, бездомных отправляли в диспансеры. На здоровье приют не экономил, экономил на другом: на одежде, мебели, личных принадлежностях. Главным талантом и Луизы, и Альма являлся талант коммуникации. Женщины умели общаться с людьми и привлекать, порой не без труда, спонсорские и меценатские деньги. На них и жили. А так же на то, что жертвовали приюту простые, небезразличные граждане.

Однако полностью здоровых не было, об этом следовало знать: скрытые болезни исключаться не могли даже в полноценном обществе. Просто в приюте риски удваивались.

Седовласый Рудольфо сипел, временами кашлял и неуклюже переминался с ноги на ногу.

– Мне даже неловко, – говорил Рудольфо. – Мне бы вылечиться… И жить стало бы легче. Даже улицы меня не страшат…

Анья посмотрела на Либлика. Тот забавно выгнул бровь.

– Думаю, с этим вопросом вам лучше обратиться к Луизе. – За медицину отвечала она.

– Нет, мне нужны именно вы.

Вот теперь она насторожилась. Обычно с ней заговаривали иначе: «как вы думаете» или «нужен совет». И если бы не вчерашнее открытие, сделанное в палате Виктории, сочла бы, что Рудольфо ошибся в формулировках. Только, чуяло сердце, он не ошибся.

– Я…даже…не знаю, – нечленораздельно проговорила Анья, все пытаясь ответить себе на вопрос: он хочет, чтобы Анья его вылечила? Помогла избавиться от симптомов?

Рудольфо с надеждой заглядывал в глаза.

– Старик, поговорим позже. – Анья охнуть не успела, как Либлик вырвал ее у собеседника и повел за собой.

– Только не говори, что они узнали про мой дар. Все они, – сказала Анья, не поднимая взгляда с земли. – Как так? Неужели Альма и Луиза разболтали? Значит, все видели?

– Может быть, видели, но не поняли. Захотели понять. А для этого нужно обсудить, поделиться новостью с ближним. И вот она известность, – недобро улыбнулся Либлик. – Ты только дай людям надежду.

С кем они могли обсудить? Да с кем угодно, женщины со всеми дружили. Сколько постояльцев знало? Анья припомнила обстановку за завтраком: чувствовалось небольшое напряжение. Ели молча. Кто-то перекидывался отдельными фразами, но в меру. Обычно застолья проходили живее.

– Он действительно хотел…ну, чтобы я ему помогла? То есть не поговорить?

– Не поговорить. Что-то мне подсказывает, это только начало.

И Либлик оказался прав.

Анья дежурила на кухне, когда к ней обратилась женщина. Ростом с Анью, с распущенными светло-рыжими волосами. Анья не раз ее видела, не раз пересекалась с ней за общими делами, только имени, к сожалению, не помнила.

За руку она держала девочку: бледненькая, тощая, лет двенадцати, с большими голубыми глазами. Она смотрела на Анью исподлобья.

– Пожалуйста, – прошептала женщина. – Нам больше некого просить. Пожалуйста…

Анья держала мыльную тарелку и попеременно глядела то на мать, то на дочь.

– У нас больное сердечко. Нам сказали, вы можете помочь…