Empire of Liberty: A History of the Early Republic, 1789-1815

С распространением вежливости и учтивости классическая добродетель постепенно стала одомашненной. Общение в гостиных, клубах и кофейнях порождало дружбу и симпатию и помогало скреплять общество. Некоторые даже считали, что коммерческие обмены и порождаемые ими доверие и кредит способствовали формированию нового представления о добродетели. Эта современная добродетель казалась более мягкой, менее мужественной и менее политической, чем добродетель классического прошлого, и могла выражаться как женщинами, так и мужчинами. Более того, некоторые утверждали, что женщины даже более способны к общительности и доброжелательности, чем мужчины.18 Поскольку республиканская Америка, как казалось, обладала большей долей этого морального или социального чувства, она казалась некоторым гораздо более благоприятным местом для женщин, чем монархическая Европа.

РАДИКАЛЬНАЯ ВЕРА в способность привязанности и доброжелательности удерживать республиканские общества вместе, возможно, была столь же нереалистичной и противоречила человеческой природе, как и традиционная вера в аскетическую классическую добродетель. Конечно, такие непримиримые скептики, как Александр Гамильтон, сомневались в ее действенности. Но многие американцы времен революции представляли себе новый, лучший мир, который, по словам некоторых священнослужителей, будет "более совершенным и счастливым, чем тот, который человечество еще не видело". В этом новом мире американцы построят гармоничное республиканское общество "всеобъемлющей доброжелательности" и станут "выдающимся примером всех божественных и социальных добродетелей".19

Однако для некоторых американских лидеров чернила на Декларации независимости едва успели высохнуть, как они начали выражать сомнения в возможности реализации больших надежд и мечтаний Революции. В течение последующего десятилетия эти сомнения быстро переросли в преобладающее чувство кризиса. К 1780-м годам общественная пресса и частная переписка были наполнены предупреждениями о том, что "наше положение критическое и опасное" и что "наши пороки" ввергают нас в "национальное разорение".20

События 1780-х годов, казалось, указывали на "какой-то кризис, какую-то революцию", которую невозможно было предсказать. Многие, как, например, житель Нью-Йорка Джон Джей, секретарь по иностранным делам при Конфедерации, чувствовали себя неспокойно, "даже больше, чем во время войны". Тогда была "определенная цель", и хотя средства и сроки были сомнительны, мало кто сомневался в конечной победе. С наступлением мира в 1783 году "дело изменилось". Американцы могли видеть перед собой только "зло и бедствия, но не могли предположить их орудие, характер и меру".21 Филадельфийский врач Бенджамин Раш даже считал, что американский народ находится на грани "вырождения в дикарей или пожирания друг друга, как хищные звери". Возможно, у Раша было гиперактивное воображение, но даже более трезвый и сдержанный Джордж Вашингтон в 1786 году был поражен изменениями, произошедшими за десятилетие. "С возвышенности, на которой мы стояли, с равнинного пути, который приглашал наши шаги, мы так упали! Так заблудились! Это действительно ужасно".22

Эти высказывания кажутся сильно преувеличенными. Несмотря на временный спад после окончания войны, десятилетие 1780-х годов в целом было временем великого расширения и высвобождения энергии. Население росло как никогда раньше или позже; действительно, 1780-е годы стали свидетелями самого большого демографического роста за все десятилетия американской истории. "Нет на земле людей более счастливых и более быстро растущих, чем жители Соединенных Штатов Америки", - сказал Джефферсону в 1786 году секретарь Конгресса Чарльз Томсон. "Население увеличивается, строятся новые дома, расчищаются новые земли, образуются новые поселения и создаются новые производства с быстротой, не поддающейся воображению". На фоне всех проявлений кризиса настроение простых людей было приподнятым, ожидаемым и далеко не мрачным. "Если нас и уничтожили, - заявил один озадаченный житель Южной Каролины, - то самым великолепным образом из всех наций во Вселенной".23

И все же в 1780-х годах есть все эти заявления, полные отчаяния, которые часто делались не в ярости публичных дебатов, а в уединенных письмах к друзьям. Почему американцы так быстро потеряли нервы ? Почему некоторые мужчины, представители джентльменской элиты, считали, что Америка переживает кризис?