Empire of Liberty: A History of the Early Republic, 1789-1815

Естественно, федералисты выступили против этих мер, которые нарушили бы экономику и подорвали бы всю финансовую программу Гамильтона. Финансирование накопившегося государственного долга зависело от таможенных пошлин, взимаемых с иностранного импорта, большинство из которых были британскими. Действительно, именно необычайный рост доходов от федеральной таможни в 1790-х годах позволил правительствам штатов снизить налоги, что, конечно, повысило репутацию правительства Вашингтона.

В Конгрессе Уильям Лафтон Смит из Южной Каролины и Фишер Эймс из Массачусетса взяли на себя инициативу по разъяснению пагубных последствий разрушения торговли с Великобританией. Американские производители и потребители пострадают от предлагаемых торговых ограничений гораздо больше, чем британцы. Ни один американский торговец, ни один торговый штат Союза не поддержал меры Мэдисона, заявил Эймс в Конгрессе. Нас просят "принять участие в соревновании по самоотречению. Ради чего?" В письме в январе 1794 года Эймс сообщал своему другу Кристоферу Гору о ходе дебатов и странности мышления республиканцев. "Положение дел явно изменилось, - сообщал он Гору. "Мэдисон и Ко. теперь утверждают, что политические несправедливости должны быть исправлены коммерческими ограничениями". Другими словами, "говоря простым языком", республиканцы "начали с рассказа об ограничениях и ущербе для нашей торговли". Когда это было "убедительно опровергнуто" и на них "надавили в поисках предлога", они заявили, "что мы будем вести войну не за нашу торговлю, а с ней; не для того, чтобы сделать нашу торговлю лучше, а для того, чтобы сделать ее ничтожной, чтобы достичь нежных сторон нашего врага, которые не могут быть ранены никаким другим способом".52

В своем ответе на аргументы федералистов Мэдисон смог лишь подчеркнуть огромную политическую опасность, которую представляла для зарождающейся республики чрезвычайная зависимость Америки от британской торговли и капитала. Эта зависимость, говорил он Конгрессу в январе 1794 года, создавала "влияние, которое может быть перенесено в общественные советы... и эффект, который в конечном итоге может последовать на наш вкус, наши манеры и саму форму правления". В глазах республиканцев революция против британской монархии была далека от завершения: спустя десятилетие после заключения мирного договора Англия и английские порядки все еще казались способными уничтожить молодую республику.53

Действия британцев, безусловно, подтверждали республиканскую точку зрения о глубоком монархическом антагонизме по отношению к Соединенным Штатам. Не успели возобновиться дебаты по торговым ограничениям в марте 1794 года, как пришло известие о новой британской политике по захвату всех американских кораблей, торгующих с французской Вест-Индией. Мало того, что уже было захвачено более 250 американских кораблей и американские моряки подвергались жестокому обращению, так еще и поползли слухи, что сэр Гай Карлетон, генерал-губернатор Канады, произнес подстрекательскую речь, подстрекающую индейцев Северо-Запада против американцев.

В ответ Конгресс немедленно ввел тридцатидневное эмбарго на все морские перевозки. Война с Британией казалась неизбежной. Даже многие федералисты были возмущены английским высокомерием; сам Гамильтон был готов сражаться, если это потребуется. "Быть в состоянии защитить себя и досадить любому, кто может на нас напасть, - сказал он президенту, - будет лучшим способом обеспечить наш мир".54

Подход федералистов к кризису в отношениях с Великобританией заключался в том, чтобы вооружиться для подготовки к войне и одновременно попытаться договориться о мире. Эта политика вытекала из их базового понимания мира и роли Соединенных Штатов в нем. Гамильтон и большинство федералистов никогда не принимали предпосылки самого утопического республиканского мышления - что после устранения европейских монархий и установления республик во всем мире воцарится мир и свободная торговля. Гамильтон видел мир состоящим из конкурирующих национальных государств, причем республики были не более миролюбивы, чем монархии. Источники войны, по его мнению, кроются не в потребностях систем финансирования, бюрократии и постоянных армий, как полагали республиканцы; они кроются в естественных амбициях и алчности всех человеческих существ. "Семена войны, - писал он в 1795 году, - густо посеяны в человеческой груди".55 Хотя в таком враждебном мире торговля, по общему признанию, оказывала "смягчающее и гуманизирующее влияние", единственным реальным способом для нации гарантировать мир была подготовка к войне.56