Empire of Liberty: A History of the Early Republic, 1789-1815

Американские патриоты в 1776 году были уверены, что Англия настолько глубоко вовлечена в последнюю стадию коммерции, что как нация она не сможет долго продержаться. И действительно, в течение последующих полувеков многие американцы продолжали ожидать и надеяться, что чрезмерно рафинированная и перенаселенная Англия вскоре распадется на части из-за эгоизма, экстравагантности и расточительности.

В отличие от них, большинство белых американцев гораздо раньше заняли свое место в прогрессивном спектре истории. "В нынешнюю эпоху наша страна занимает среднее положение между варварством и утонченностью", - заявил в 1787 году преподобный Натанаэль Эммонс из Массачусетса. "В такую эпоху умы людей сильны и энергичны, не ослаблены роскошью и не скованы властью".106 Американцы далеко продвинулись за пределы той ранней стадии развития, на которой коренные народы Нового Света казались странным образом застывшими. На самом деле, из-за близости к "дикарям" образованные американцы стремились подчеркнуть их прогресс. Их общество могло быть простым и эгалитарным во многих отношениях, лишенным лоска и утонченности Европы, но они неоднократно говорили себе, что оставили кровавое варварство и дикое насилие предыдущего века далеко позади. Они были уверены, что их общество становится все более вежливым и коммерчески изощренным, но, конечно, не до такой степени, как упадочный Старый Свет. Возможно, американцам и не хватало европейских изящных искусств, писал Джон Адамс, но во всех остальных вопросах, особенно в сельском хозяйстве, торговле и управлении, они превосходили их. "В этом отношении, - говорил он, - Америка бесконечно дальше отстоит от варварства, чем Европа".107

АМЕРИКАНЦЫ уверяли себя, что они - молодой и формирующийся народ. Их молодость, по сути, оправдывала отсутствие у них всех тех утонченностей, которые Томас Шиппен находил столь отталкивающими. Может быть, американцы и были сырыми и бездушными по сравнению с европейцами, но, говорили они себе, по крайней мере, они не были перегружены изнурительной роскошью. Из истории они знали, что излишняя вежливость так же вредна, как и излишняя вульгарность. Посмотрите, что случилось с Древним Римом, когда его общество стало слишком утонченным, слишком любящим роскошь, слишком разделенным на богатых и бедных. Слишком большая утонченность подточила доблесть, и римляне потеряли желание бороться за свою свободу. Посмотрите также, говорили они, на то, что происходило с Англией XVIII века.

Английский радикальный историк-виг Кэтрин Маколей в 1790 году предупреждала Джорджа Вашингтона о том, что ждет американцев, если они попытаются "копировать все излишества" Англии. Погрязнув во "всех обманчивых удовольствиях порочного распутства", американцы "опрокинут все добродетели, которые в настоящее время существуют в стране". Тогда "воцарится невнимание к общественным интересам, и не будет преследоваться ничего, кроме частного удовлетворения и выгоды". Несмотря на опасения Маколея, что американский народ проявляет "большую склонность к европейской вычурности, чем к классической простоте", большинство американцев считали, что их общество достаточно молодо, чтобы избежать этих бед, связанных с чрезмерной рафинированностью.108

Как американцам не хватало развращающей роскоши Европы, так и им, постоянно твердили они себе, не хватало европейских различий между немногими богатыми и многими бедными. По сравнению с Великобританией Америка представляла собой усеченное общество; в нем отсутствовали как великие дворянские семьи с их законными титулами и роскошными богатствами, так и огромные массы бедняков, жизнь которых характеризовалась постоянным трудом и лишениями. В Америке, писал Бенджамин Франклин в одном из многочисленных выражений идеи американской исключительности в эти годы, царила "всеобщая счастливая посредственность".109

Комментаторы стремились превратить общий средний характер Америки в достоинство. "Здесь, - писал Кривекер, - нет аристократических семей, нет дворов, нет королей, нет епископов, нет церковного господства, нет невидимой власти, дающей немногим очень видимую, нет великих мануфактур, на которых трудятся тысячи, нет великой изысканности роскоши. Богатые и бедные не так далеки друг от друга, как в Европе". В Америке не было ничего, отдаленно напоминающего убогую нищету и пропитанные джином трущобы Лондона. Америка, продолжал Кривекер, писавший свои эссе до революции, от которых он в конце концов отрекся, в основном состоит из "земледельцев, разбросанных по огромной территории", каждый из которых работает на себя. Нигде в Америке, говорил он, игнорируя на время, как и большинство американских социальных комментаторов, большие дома южных плантаторов и рабские кварталы сотен тысяч чернокожих африканцев, нельзя было найти "враждебного замка и надменного особняка, контрастирующих с глинобитной хижиной и убогой хижиной, где скот и люди помогают друг другу согреться и живут в подлости, дыму и нищете".110