Американцы ожидали развития американского английского, который отличался бы от английского языка бывшей родины, языка, который отражал бы особый характер американского народа. Ной Уэбстер, который со временем прославился своим американским словарем, считал, что язык разделял английский народ друг от друга. Придворные и высшие слои аристократии устанавливали нормы употребления языка и тем самым ставили себя в противоречие с языком, на котором говорила остальная часть страны. В отличие от них, американский стандарт был закреплен общей практикой нации, и поэтому у американцев была "самая благоприятная возможность установить национальный язык, придать ему единообразие и ясность в Северной Америке, которая когда-либо представлялась человечеству". Действительно, Уэбстер был убежден, что американцы уже "говорят на самом чистом английском языке, который только известен в мире". Через полтора столетия, предсказывал он, Северную Америку будут населять сто миллионов человек, "говорящих на одном языке". Нигде больше в мире такое большое количество людей "не сможет общаться и разговаривать вместе, как дети одной семьи".125
У других были еще более грандиозные представления о распространении американского языка. Джон Адамс был среди тех, кто предполагал, что американский английский со временем станет "следующим универсальным языком". В 1789 году даже французский чиновник согласился с этим мнением; в минуту головокружения он предсказал, что американскому английскому суждено заменить дипломатический французский в качестве языка мира. По его словам, американцы, "закаленные несчастьем", "более человечны, более великодушны, более терпимы - все те качества, которые заставляют желать разделять мнения, принимать обычаи и говорить на языке такого народа".126
Американцы верили, что их англичане могут покорить весь мир, потому что они - единственные истинные граждане мира. Быть просвещенным - значит быть, по словам Вашингтона, "гражданином великой республики человечества в целом". Лидеры революции всегда стремились продемонстрировать свой космополитизм; они стремились не к тому, чтобы стать более американскими, а к тому, чтобы стать более просвещенными. Пока они еще не осознавали, что лояльность к своему государству или нации несовместима с космополитизмом.127
Дэвид Рамзи утверждал, что он "гражданин мира и поэтому презирает национальные размышления". Тем не менее он не считал себя "непоследовательным", надеясь, что профессиями "в моей стране будут заниматься ее собственные сыновья". Джоэл Барлоу не считал себя менее американцем только потому, что в 1792-1793 годах баллотировался в Национальный конвент Франции. Многие истории штатов, написанные после революции, были не чем иным, как прославлением местничества. На самом деле, заявлял Рамзи, написавший историю принятого им штата Южная Каролина, они были свидетельством американского космополитизма; истории штатов были призваны "изжить предрассудки, оттереть язвы и сделать из нас однородный народ".128
Сильная привязанность к местным условиям была характерна для крестьян и отсталых народов, но образованные джентльмены должны были чувствовать себя как дома в любой точке мира. Действительно, быть свободным от местных предрассудков и приходских связей - вот что определяло либерально образованного человека. Гуманность человека измерялась его способностью общаться с незнакомцами, и американцы гордились своим гостеприимством и отношением к чужакам, тем самым еще больше способствуя развитию мифа о своей исключительности. Действительно, как отмечал Крив-Кер, в Америке понятие "чужак" практически не существовало: "Путешественник в Европе становится чужаком, как только покидает свое собственное королевство; но здесь все иначе. Мы не знаем, собственно говоря, чужаков; это страна каждого человека; разнообразие наших почв, ситуаций, климатов, правительств и продуктов имеет то, что должно нравиться каждому".129 "В какой части земного шара, - спрашивал Бенджамин Раш, - тост "великая семья человечества" произносился раньше, чем в республиканских штатах Америки?"130
ИНСТИТУТ, который, по мнению многих американцев, лучше всего воплощал эти космополитические идеалы братства, - масонство. Масонство не только создало непреходящие национальные иконы (такие как пирамида и всевидящее око Провидения на Большой печати США), но и по-новому объединило людей и помогло осуществить республиканскую мечту о реорганизации общественных отношений. Это было главное средство, с помощью которого тысячи американцев могли считать себя особенно просвещенными.