Empire of Liberty: A History of the Early Republic, 1789-1815

В то время как Север был занят строительством школ, дорог и каналов, Виргиния приходила в упадок. Уже в 1800 году, по словам одного виргинца, округ Албемарл, родное графство Джефферсона, превратился в "сцену запустения, не поддающуюся описанию". Фермы были "изношены, размыты и овраги, так что едва ли можно было найти хоть один акр земли, пригодный для возделывания". Даже когда виргинские плантаторы прославляли фермера и сельскохозяйственный образ жизни, некоторые из них чувствовали, что их лучшие времена остались позади. В 1814 году Джон Рэндольф говорил от имени многих из них, размышляя об упадке и разорении, которые он видел в Вирджинии в Тидевотере.

Старые особняки, где их пощадил огонь (следствие бедности и небрежности их нынешних жильцов), быстро приходят в упадок; семьи, за редким исключением, рассеялись от Сент-Мэри до Сент-Луиса; те, кто остался здесь, погрузились в безвестность. Те, чьи отцы ездили в каретах и пили самые лучшие вина, теперь ездят на седельных сумках и пьют грог, когда могут его достать. Предприимчивость и капитал, которые были в стране, ушли на запад.81

Южные плантаторы, обескураженные и осажденные стремительным развитием коммерции на Севере, реагировали, как и Джефферсон, обращением внутрь себя, обвиняя в своих проблемах коварных, наемных и лицемерных янки, и все более тревожась и защищаясь по поводу рабства. Хотя в первом десятилетии XIX века иностранные путешественники отмечали уверенность большинства виргинцев в том, что рабство в конце концов исчезнет, эта уверенность вскоре рассеялась. В 1815 году один английский турист был поражен тем, как много виргинцы говорили о рабстве. Это было "зло, о котором думал каждый человек", зло, которое, как он отметил, "все сожалели, многие стремились бежать, но от которого никто не мог придумать средство". Однако вскоре многие южане стали все реже говорить о рабстве в присутствии незнакомых людей.82

К концу войны 1812 года Просвещение восемнадцатого века в Америке явно закончилось. Жители Соединенных Штатов больше не были так заинтересованы в космополитической связи с Европой. Франция больше не влияла на американское мышление, а с гибелью федералистов культурный авторитет Англии утратил свою грозность. Большинство американцев отказались от томительного чувства, что они "второсортные" англичане, и пришли к выводу, что им больше не нужно конкурировать с Европой на европейский манер. Вместо этого они обратились к самим себе, восхищаясь собственными особенностями и простором.

В 1816 году, к большому огорчению Джефферсона и других просвещенных деятелей, Конгресс ввел пошлину на ввоз иностранных книг. Джефферсон протестовал, как и Гарвард, Йель и другие элитные учреждения, включая Американское философское общество и Американскую академию искусств и наук, но безрезультатно. "Наше правительство, - заявил председатель финансового комитета Сената в защиту тарифа,

Мы сами по себе особенные, и наши учебники должны соответствовать природе правительства и гению народа. В лучших иностранных книгах мы можем столкнуться с критикой и сравнениями, не очень лестными для американского народа. В американских изданиях этих книг оскорбительные и нелиберальные части удаляются или объясняются, и работа адаптируется к потребностям и вкусам американского читателя. Но если лишить их защиты, наши каналы обучения будут иностранными; наша молодежь будет проникаться чувствами, формировать привязанности и приобретать привычки мышления, неблагоприятные для нашего процветания, недружественные нашему правительству и опасные для наших свобод.83