Empire V. Бэтман Аполло

— А об этом, - сказал Модестович, - я должен спросить у вас с Энлилем Маратовичем. Такими уж вы нас вывели. Факт есть факт: поставить человека лицом к лицу с победой зла - это как заставить корову слушать "лунную сонату". Последствия будут самыми обескураживающими - и по объему, и по густоте, и по жирности, и по всем остальным параметрам. С людьми то же самое. Когда вокруг побеждает зло, им становится незачем жить, и вымирают целые народы. Наука доказала, что для оптимизации надоев коровам надо ставить раннего Моцарта. Точно так же и человека следует до самой смерти держать в состоянии светлой надежды и доброго юмора. Существует набор позитивно-конструктивных ценностей, которые должно утверждать массовое искусство. И наша задача - следить за тем, чтобы серьезных отступлений от этого принципа не было.

— Что за набор? - спросил я.

Модестович закатил глаза - вспоминая, видимо, какой-то вшитый в память циркуляр.

— Там много позиций, - сказал он, - но есть главный смысловой стержень.

Халдей должен, так сказать, подвергать жизнь бесстрашному непредвзятому исследованию и после мучительных колебаний и сомнений приходить к выводу, что фундаментом существующего общественного устройства является добро, которое, несмотря ни на что, торжествует. А проявления зла, как бы мрачны они ни казались, носят временный характер и всегда направлены против существующего порядка вещей. Таким образом, в сознании реципиента возникает знак равенства между понятиями "добро" и "существующий порядок". Из чего следует вывод, что служение добру, о котором в глубине души мечтает каждый человек - это и есть повседневное производство баблоса.

— Неужели такое примитивное промывание мозгов действует? - спросил я.

— Э-э, юноша, не такое оно и примитивное. Человек, как я уже сказал, сложнее помидора. Но это парадоксальным образом упрощает задачу. Помидору, чтобы он дал больше сока, надо действительно ставить мажорную музыку. А человеку достаточно объяснить, что та музыка, которую он слышит, и есть мажор. Который, правда, искажен несовершенством исполнителей - но не до конца и только временно. А какая музыка будет играть на самом деле, совершенно неважно…

Энлиль Маратович, явно подуставший от этой беседы, воспользовался моментом, дернул меня за рукав и сказал:

— А вот, кстати, начальник фольклора.

Им оказался попахивающий потом толстяк, похожий на провокатора Самарцева, только без бороды и харизмы. Его фамилию мне не назвали, представив по имени - "Эдик" (увидев в прорезях маски фиолетовые мешки под его полными боли глазами, я отчего-то подумал, что это уменьшительное от "Эдип").

— Что свежего в фольклоре? - спросил я. - Анекдоты есть?

— В основном про лабрадора Кони, - ответил Эдик.

— А почему про лабрадора?

— Думаете, это трусость? - усмехнулся Эдик. - Совсем наоборот. Среди нашей элиты распространено убеждение, что реальный правитель России - это древний пес Песдец, с пробуждения которого в нашей стране началась новая эпоха. В разных культурах его называют по разному - Гарм, Ктулху и так далее. Утверждают, что именно он был представлен нашему обществу как "лабрадор Кони". Имя "Кони" - это слово "инок" наоборот, что указывает на высшую степень демонического посвящения. А слово "лабрадор" образовано от "лаброс" и "д'Ор", что означает "Золотой Топор", один из титулов архистратига тьмы. Появление Лабрадора предрекал еще Хлебников в своих палиндромах - помните это смутное предчувствие зажатого рта: "Кони, топот, инок - но не речь, а черен он…" Президентская форма правления существует у нас главным образом потому, что статус президентской собаки очень удобен. Он позволяет неформально общаться с большинством мировых лидеров. Как говорится, президенты приходят и уходят, а пиздец остается…

Эдик встретился глазами с Энлилем Маратовичем и торопливо добавил:

— Но все-таки, согласитесь, приятно, когда это пиздец с человеческим лицом!

— Это несколько выходит за рамки устного народного творчества, - процедил Энлиль Маратович, - это уже устное антинародное творчество…

И потащил меня прочь.

Следом меня представили начальнику спорта, бодрому качку в такой же пушистой овчинной юбке, какую носил мой соперник по поединку. Наверно, из-за этого неприятного совпадения, на которое мы оба не могли не обратить внимания, наш разговор оказался коротким и напряженным.

— Как относишься к футболу? - спросил начальник спорта, окидывая меня оценивающим взглядом.

Мне померещилось, что он каким-то рентгеном замерил объем моих мышц прямо под одеждой. Я остро ощутил, что действие конфеты смерти прошло.

— Знаете, - сказал я осторожно, - если быть до конца честным, главная цель этой игры - забить мяч в ворота - кажется мне фальшивой и надуманной.

— А, ну тогда играй в шахматы.

Про шахматы я мог бы сказать то же самое - но решил не ввязываться в беседу.