Эмпузион

Войнич кратко представляется всем присутствующим, потому что ему казалось, что серьезность минуты большего и не позволяет. Он же старался не подавать совместно сидящим повода, чтобы те к нему прицепились. Презентация была проведена перед тем, как занять места. Теперь же Раймунд подавал тарелки с мясом куском. Слева от Мечислава сидел герр Август, Август Август, поскольку родители в приступе анархического чувства юмора дали ему имя, полностью совпадающее с фамилией. Это был профессор греческого и латинского языков, человек с удивительными чертами лица, как для родившегося в румынских Яссах, со смазанными бриллиантином волосами и ухоженными руками. На нем был надет пристойный светло-серый сюртук, под шеей был повязан аквамариновый фуляр. Легкая щетина уже нуждалась в бритве, похоже, что по причине сегодняшнего замешательства профессор сегодня не побрился. Следующее место занимал чопорный житель Бреслау, Вальтер Фроммер, застегнутый под самую шею, с моноклем в глазу. Раз за разом он вытаскивал снежно-белый платок с вышитой монограммой и вытирал им вспотевший лоб. Легкий румянец на бледных щеках свидетельствовал о горячке; но, возможно, и нет – быть может, герр Фроммер был попросту тронут ситуацией. Поскольку же он не ел мяса, на его тарелке, единственной, уже полной, лежала кучка политых маслом картофелин, рядом с которой весело поблескивала яичница-глазунья.

Рядом с Фроммером стоял стул хозяина дома, Опитца – пока что пустой. Все ожидали его, не зная, каким образом будет проявлен его траур. Дальше сидел Тило фон Ган, студент из Берлина,очень худой и бледный. Его высокий, выпуклый лоб покрывали, как и у Фроммера, капельки пота. У него были стеклянистый от горячки глаза, которые, казалось, отражали все, что видят. Парень глядел в тарелку, на кусок мяса, словно бы то была не вещь, которую можно съесть, но нечто прямиком из космоса, что появилось здесь вот только что на основании какой-то магической штучки. Время от времени Тило бросал Войничу полный надежды взгляд, как бы намекая на какую-то близость поколений. Мечислав не слишком знал, как на него ответить. Он переносил взгляд на солидного мужчину с шапкой непокорных седых волос, которого он сразу же назвал про себя Седым Львом – то был Лонгин Лукас из Кёнигсберга, который сам себя называл "джентльменом" – тот выпячивал губы, словно был дегустатором и как раз пробовал совершенно неочевидное вино неизвестного происхождения. На него было приятно поглядеть – выглядел он словно образчик здоровья, прекрасно сложенный, с полной, мужской грудью, даже не хотелось верить, будто бы он может болеть. При этом весьма сложно было определить его возраст. На нем был твидовый английский пиджак и пуловер ручной работы из шерсти графитового цвета – все это казалось уже ношенным и наверняка помнило лучшие времена.

Наконец Вилли Опитц встал в дверях. Не говоря ни слова, он поглядел на собравшихся, что усилило драматизм мгновения, после чего направил взгляд в самый центр стола, туда, где еще несколько часов назад покоилось тело фрау Опитц.

- Я обязан официально сообщить господам о смерти… смерти моей жены. Я понимаю, что способ… что обстоятельства…

Все поднялись, и шарканье стульев на миг заглушило слова хозяина. Герр Август первый подошел сложить свои соболезнования:

- Весьма сочувствуем. Потрясающе! – Он умолк ненадолго, словно желая проиллюстрировать невыразимость собственных эмоций, после чего быстро прибавил банальное: - Но, вы же знаете, жизнь должна идти дальше.

Все повторяли подобные предложения в различных конфигурациях, подходя по очереди и пожимая его руку.

- Я собирался поужинать в одиночестве, - сообщил Опитц, - но позвольте, господа, остаться с вами, для меня это будет чем-то вроде подкрепления и ободрения. Вы же не имеете ничего против того, что к вам присоединится вдовец? – Тут он слабо улыбнулся; то, похоже, была попытка пошутить. – К сожалению, это Раймунд сегодня должен был заняться ужином; надеюсь, что он съедобен.

Когда все уселись, на какое-то время воцарилась тишина, которую прерывали только лишь покашливания, деликатный скрип стульев и отзвуки, сопровождающие передачу один другому тарелок с мясом и картофелем.

- Ну что же, скажу это, несмотря на столь печальное мгновение: мы никогда не узнаем, чего хотят женщины, - философски отозвался Лукас и взялся резать мясо.

Войнич посчитал эти слова излишне резким завершением произошедшего.

Мясо было исключительно жестким; Раймунд готовил ужин наскоро, то есть, лишь бы как, и этому трудно было удивляться. Впрочем, гости этим вечером согласились бы ограничиться даже хлебом с сыром или пойти поесть в санаторный ресторан. Только Вилли был весьма скрупулезным хозяином, и он отдал распоряжения относительно ужина.