Эмпузион

У Войнича слегка кружилась голова. В его представлениях электрический свет, к которому он еще не привык, отбрасывал специфическую тень, совершенно не такую, как все ему известные. Не такой, привычный, как свет керосиновых ламп, которыми пользовались у него дома – и здешняя тень была потрепанной, неуверенной в себе, она как-то мерцала на самом краю поля зрения; Войничу казалось, будто бы что-то шевелится у самого пола и сбегает под буфет, но когда он направлял взгляд в ту сторону, все выглядело совершенно нормальным. Он выпил очередную рюмку наливки, и до него дошло, что все начали говорить громче и даже жестикулировать, как, например, герр Август. Он сложил пальцы ладони и этим вроде как клювом прокалывал сейчас воздух, заядло дискутируя с Лукасом. К своему изумлению он вдруг увидел, что его ногти стали синими, словно бы он запачкали их чернилами, которые потом пробовал смыть.

Ему ужасно хотелось включиться в весьма любопытную дискуссию об упадке Запада, в которой главенствовали Лукас и Август; Фроммер же резюмировал их высказывания несколькими словами, всегда очень точными. Только Мечислава охватила слабость робости, к тому же он почувствовал, что у него опять горячка. Поэтому он лишь сидел и вздыхал, перенося взгляд с одного на другого спорящего.



И вот теперь мы оставим их, как они сидят и рассуждают за столом, покрытом скатертью с вещающим зло узором[6], оставим их, чтобы покинуть дом через дымовую трубу или через щели между сланцевыми плитками на крыше и поглядеть с места издалека и повыше. С неба полило, дождь небольшими каплями стекает по крыше, из капель образуются прозрачные, блестящие кружева; но вот эти же капли достигают земли, раздражают ее, вызывая чесотку, вырезая маленькие углубления, затем, колеблясь, собираются в маленькие ручейки и разыскивают дорогу между камнями, под травяной кочкой, рядом с корнем, а потом и по тропинке, которую терпеливо вытоптали звери.

Но мы вернемся.

3. ФАЗАНЬЯ ДИСТАНЦИЯ

От стола он отошел с облегчением, не имея возможности устоять перед неприятным чувством, что они здесь под замком, что в Гёрберсдорфе они очутились, будто оторванный от крупной армии отряд, сейчас они в осаде. И хотя не было видно ни ружейных стволов, ни признаков присутствия коварных разведчиков, все равно Войнич чувствовал, что, сам того не желая, очутился на какой-то войне. Между кем и кем, этого он совершенно не знал, ведь все здесь, казалось, были заняты тем же самым – борьбой с туберкулезом, сбиванием высокой температуры, укреплением тела, взаимным подбадриванием, приведением себя в порядок после анархического правления болезни.

Прежде, чем Войнич добрался до своей комнаты, он на миг остановился, заинтересованный отзвуками, доносящимися, похоже, с чердака. Он уже слышал их и перед тем, ночью, но, наполовину во сне, проигнорировал их, поскольку был слишком уставшим. И вот теперь вновь откуда-то доносились тихие царапания и вроде бы воркование. Он решил при случае расспросить Опитца, что бы это могло быть. Он, собственно, уже пошел в комнату, как вдруг дверь, мимо которой он проходил, неожиданно распахнулась, чьи-то руки схватили его за рукав, а потом затащили вовнутрь. Все это настолько застало Мечислава врасплох, что он и не сопротивлялся.

Перед ним стоял Тило, мелкий, тяжело дышащий, в приличной, дорогой пижаме, как будто бы только собирался в постель. В его угловой комнате царила темнота, небольшие окна были затянуты занавесками, и вдобавок закрыты серым загрунтованным холстом. Только лишь третье окошко было приоткрыто таким образом, что свет уличного фонаря полностью падал на отвернутые от двери подрамники. Здесь пахло красками, скипидаром и чем-то еще: вроде как духами, чем-то деликатным и летучим, быть может, мылом с запахом неопределенных цветов.

- А что коллега скажет на лакричные леденцы? – шепотом спросил фон Ган.

Его светло-голубые глаза с кругами под ними были стеклянистыми и отражали свет от окна, разделенного оконным переплетом на четыре части, из-за чего – как показалось Войничу – в глазах парня были кресты.

- Лакричные леденцы? – удивился Войнич.

Сам он ожидал, скорее уж, водки.

- Или нет. Зачем Вилли знать, что ты находишься у меня. Тихо, ша, - поднес он палец к губам.

Войнич видел, что у Тило горячка, его пальцы, вцепившиеся в рукав гостя, слегка дрожали. Он попытался освободиться.

- Сядь, пожалуйста, - спокойно произнес Тило, словно бы догадался о том, что перепугал Мечислава, и отпустил его рукав.

Они уселись, Войнич на единственном стуле, а Тило на кровати.

- Даже и не знаю, как представить это дело, чтобы не показаться кем-то, у кого проблемы с нервами. Скажу только лишь, коллега, что ты попал в паршивое место. Здесь постоянно кто-то умирает.

- Ну что же, мы ведь в санатории… Болезни легких и сердца лечатся тяжело…

- Я имел в виду не это. Она ведь не повесилась, знаешь?

- Да что ты говоришь?

Войнич почувствовал неприятное замешательство, поскольку этот молодой человек уже успел ему понравиться.

- Здесь убивают людей.