Эмпузион

Кресты из глаз Тило сейчас пропали, но, скорее всего, по причине горячки, те были стеклянистыми и нечеткими.

- И кто бы должен был это сделать? – осторожно спросил Мечислав.

- Но я ведь не об этом говорю. Не о той несчастной женщине. Я вообще.

Фон Ган сделал неопределенное движение рукой, словно бы то, к чему относилось "вообще", находилось повсюду.

- Это даже сложно объяснить, здесь все друг с другом связано. Здесь умирают люди. С тех пор, как я сюда приехал, здесь творятся странные вещи. – Тило говорил с трудом, словно бы ему сознательно приходилось контролировать собственное дыхание. – Это проклятое место. И имеется некое странное согласие с этими смертями. Это повторяется.

- Здесь, в Гёрберсдорфе? – спросил с недоверием Войнич. Ему было жалко Тило, он рассчитывал на некоторую не слишком интенсивную, но близкую связь, что-то вроде дружбы. – Женщины вешаются?

- Ах, я же не говорю про супругу Опитца. Здесь каждый год гибнет мужчина, иногда двое. Разорванный на куски в лесу.

Тило покачивал головой, явно довольный эффектом, который вызвали его слова.

Войнич почувствовал себя не в своей тарелке. Узор на обоях внезапно показался ему говорящим, наполненный лицами и глазами, уставленными на них двоих. Он тряхнул головой.

- Но ведь об этом писали бы газеты, все об этом бы говорили. Мы же не в пустыне живем.

- Это скрывают. Я знаю, о чем ты думаешь. Тебе кажется, будто бы я сумасшедший, правда? Больной псих. Спроси у Опитца. Спроси у них. И увидишь, как вытянутся у них мины.

Войнич начал отрицать это и тут же почувствовал замешательство от собственной неискренности. Да, он считал Тило психом или, по крайней мере, бредящим из-за горячки.

- Так вот, все, что хочешь, но я не псих, - повторил бледный Тило и откинулся назад, словно бы желая лечь.

Повисло напряженное молчание. Откуда-то хозяин достал коробочку шоколадных конфет.

- Угощайся, - сказал он так, словно бы желал извиниться перед гостем.

- Ты здесь уже долго? – спросил Войнич, желая обойти щекотливую тему.

- С прошлой осени. Мне стало хуже, когда начался учебный год. Летом я чувствовал себя хорошо. И был уверен, что выздоровею, но сейчас как-то ослабел. Даже читать не могу, а ужасно хотелось бы. Не говоря уже про живопись. Гадская жизнь.

Войнич не мог удержаться, чтобы не глядеть на разложенные повсюду подрамники, на приколотые к стене эскизы и гравюры. Тило превратил свою комнату в мастерскую художника.

- Ты изучаешь живопись? – неуверенно спросил он.

Тило поудобнее улегся на кровати, опираясь головой на локте и подтянув колени.

- Историю искусства. Я занимаюсь пейзажем.

Войнич понятия не имел, что сказать. Но явно не то, что сам изучает водопроводно-канализационную инженерию.

- Творится нечто странное, - вернулся Тило к предыдущей теме. – Некая сила приводит к тому, что… Понятия не имею, как бы это выразить. В лесу обнаруживают разодранные тела. Кузены Опитца. Они здесь все кузены. По фамилии Фишер, Тильх или Опитц.

- Откуда ты все это знаешь?

- Видел того убитого в прошлом году. Когда его тело притащили в деревню. По кускам.

Войнич подозрительно глянул на молодого человека.

- Да, именно так. По кусочкам. И, по-моему, даже не все обнаружили.

- Ты видел тело?

- Его несли под утро на одеяле в деревню.

Мечислав не поверил Тило. Сейчас он испытывал отвращение, усталость и разочарование, потому что ему казалось, что, будучи его ровесником, Тило станет его своего рода товарищем. Он думал, что расскажет о том, что видел в столовой, про тело на столе. Возможно, он даже расскажет ему про Глицерию или про отца, но теперь как-то утратил запал, а вдобавок чувствовал странное воздействие наливки - физически, что правда, обессиливающей, зато интенсифицирующей мышление. Сейчас ему казалось, будто бы его мысли – это отара беспорядочно и в случайных направлениях разбегающихся овец.

- Тило, я уже пойду. Похоже, что горячка берет и меня, - он поднялся и направился к двери.

Тот открыл глаза и поднялся на локте.

- Не уходи еще, - попросил.

Войнич вернулся и присел на краешке кровати.

- Не думай о подобных вещах. Все это высосанные из пальца сказки. Мы здесь в безопасности и сражаемся только лишь с собственной болезнью.

- Тебе известно, какую самую частую ошибку совершает человек в момент опасности? Ему кажется, будто бы его жизнь является исключительной, и что смерть его не касается. Человек не верит в собственную смерть. Думаешь, я верю в собственную смерть?

Тило опал на подушку.

Войнич ничего ему не ответил. Он смертельно устал. Когда же он попытался собраться, чтобы уйти, Тило склонился к нему:

- Будь поосторожнее с ними, в особенности – с Опитцем, это хитрожопый тип. Эту свою жену он бил, издевался над нею. Мне кажется, он ее убил, а потом повесил. Или же заставил ее повеситься.

Войнич захлопал веками, сам он предпочитал об этом не думать. Тило следовало выспаться. И, хотя сам отдал бы все, чтобы лежать в собственной постели, запротестовал:

- Не верю. Что, никто не заявил об этом в полицию?