Энергия кризиса. Сборник статей в честь Игоря Павловича Смирнова

Принципиальное отличие «Оро» от уже рассмотренных символистских текстов состоит, прежде всего, в дальнейшей содержательной конкретизации действия, места и символики. Здесь эпитет «белый» в значительной степени заменен мотивом льда. Наряду с очевидными отсылками к текстам прежних лет, в частности к Андрею Белому, здесь можно отметить и произошедшие изменения. В «Оро» «лед» (как и белый цвет) уже не несет значения преображающего синтеза других цветов (золота и лазури). Напротив, «лед» (белый) и «золото» скорее оказываются противопоставлены друг другу: лед — как это практически происходит в случае с советскими золотыми приисками — подлежит разрушению ради золота. Золото, образующее центр дионисийского семантического поля страсти и творческой активности, источник которой — разрушение, только тогда приобретает положительную коннотацию, когда оно, укрощенное льдом, оказывается под угрозой.

Вводный комментарий Флоренского поясняет связь написанного с текстами символистов, но одновременно делает очевидным и различие между ними: лед и золото фигурируют здесь не только как символы, но в значительной степени как природные стихии, наделенные способностью к действию:

Мерзлота, как тройной символ — природы, народа и личности, — таит в себе силы разрушительные и творческие. Выходя наружу, они могут стать губительными. Золото, таящееся в мерзлоте, обращается в золотой пожар, губящий достояние орочонов — тайгу и мох, разгоняющий дичь — источник их жизни. Пожары производят золотопромышленники — их погоня за золотом — источник бедствий, а потому и вырождения орочонов, постепенно оттесняемых со своей территории[327].

Флоренский здесь утрирует доминирование аполлонической упорядоченности ледяных кристаллов в противовес разрушительному (дионисийскому) хаосу. Но если вернуться к тексту Флоренского 1904 года (или к написанным в 1914 году «Водоразделам мысли»), окажется, что для его собственной мифопоэтики — и в этом она диаметрально противоположна мифопоэтике Вячеслава Иванова — это не новость: «„Серый взгляд“… вдыхал свежий ветер, пил чистый воздух… Не слышал разговоров пустых — без Единства», «Серый взгляд стоял у окна. Радовался белому облачку»[328]. Согласно учению Флоренского о холоде, на страже Единства (с Богом), стоит холод (= чистота), тепло же, напротив, рассеивает его и разрушает.

Второй раз «белый» фигурирует в заключительной характеристике протагониста, Оро, также одном из ключевых пассажей в тексте. Оро предстает здесь «провидцем», «визионером», почти мессией, поскольку он способен спасти мудрость старого мира и придать ей более высокий статус, связав с наукой мира нового. Оро застывает перед лицом знания во время созерцания «наледи», в которой на мгновение застывает текучий поток (творческое начало), скованный и одновременно увековеченный в этой своей застылости. Аполлоническое застывание как следствие замерзания здесь выступает как увековечение дионисийского экстаза. В Оро, как в наледи, соединены в одном лице жар, «белое каление» и лед (холод), слившись в синтетическое аполлоническо-дионисийское единство, которое одно, как подразумевается здесь, может обеспечить счастливое будущее — однако при том условии, что аполлоническая застылость выйдет победителем: