Энергия страха, или Голова желтого кота

На третий день, на поминки, с утра перед домом, в тени деревьев, расстелили кошмы, расставили блюда с угощением. До обеда мулла читал молитвы. Народу было много — те же соседи из окрестных домов, родственники, приехавшие из ближних аулов. Внимание Абдуллы привлек незнакомый мужчина средних лет. На поминки стекаются разные люди, часто посторонние, с улицы — посочувствовать горю. Просят муллу прочитать молитву и уходят. Незнакомец сидел долго, ни с кем не вступал в беседы. Когда к нему обращались, коротко отвечал что-то и замолкал, изредка бросая взгляды на Абдуллу. Когда Абдулла встал, чтобы размять ноги, мужчина последовал за ним. Еще раз поздоровался и прошел за угол, кивнув.

— Еще раз примите мои соболезнования, пусть душа несчастного покоится с миром — сказал он. — Я вас знаю, но вы не знаете меня, и знать не обязательно. Я в курсе событий и решил, что не успокоюсь, если не расскажу вам… Ваш сын умер не в воинской части, его туда доставили из тюрьмы, уже мертвым… Простите, я уйду, не надо, чтобы меня с вами видели…

Возможно, он не хотел расспросов: кто он, откуда ему известно, кто его послал? Только Абдулла не удивился его словам — уже знал, почти знал. Люди, обмывавшие тело Хыдыра, говорили, что на нем живого места нет. Но они считали, что это следы солдатской драки. Абдулла был уверен — следы пыток. Требовали подписать бумагу на Гулназара.

Два дня прошли в молчании. Айдым сразу же ушла к Оле и Жене. Сельби лежала на диване, безучастная ко всему. Младший брат Абдуллы, приехавший из аула и оставшийся с ними, ходил по дому тихой тенью.

И звонок телефона был тихий.

— Товарищ Нурыев?

— Да.

— Это из Генеральной прокуратуры. Мы посылаем за вами машину, выходите на перекресток с той стороны дома.

— Хорошо, — ответил Абдулла и положил трубку.

Он тщательно оделся, выбрав старую, удобную куртку, старые брюки, старую рубашку.

Вошел брат.

— Ты куда-то собрался?

— Да, по делам надо. С одним человеком увидеться, о Хыдыре поговорить.

— Понятно.

— Сельби, если спросит, так и скажи точно: с одним человеком, — с нажимом повторил он.

Если он не вернется, Сельби догадается, кто этот «один человек».

Его завели в прокуратуру со служебного входа. В этот раз охранники в зеленых беретах обыскивали с особой тщательностью: вывернули карманы, общупали, разве что в трусы не залезли. Отобрали металлическую расческу. Затем повели по знакомому коридору, но не к Айдогдыеву, а в кабинет напротив. Там сидел тот самый Прилизанный, который выпускал его из тюрьмы, отбирал подписку о неразглашении: «Нарушишь — сгниешь здесь. Никто, кроме тебя, не должен знать, где ты был, что видел, что слышал. И ты сам забудь, понял?! Забудь — и останешься целым».

Прилизанный отодвинул бумаги и, словно зритель, с нетерпением ожидавший зрелища, посмотрел на Абдуллу и улыбнулся. Улыбки ему показалось мало — он засмеялся.

— А, артист явился?

Тоже примета нынешних времен. Раньше в Туркмении слово «артист» всегда произносили с уважением — оно было символом иной жизни, красивой, неизвестной, недоступной. Наконец, символом новой культуры, которую туркмены начали постигать.

Как только утвердилась власть Великого Яшули, его чиновники стали выговаривать слово «артист» с невыразимым презрением превосходства. Как будто мстили за свое вчерашнее почитание, когда их, чуть грамотных, заставляли уважать культуру.

— Привели, — коротко ответил Абдулла.

— Пришлось привести, раз сам не явился…

Он снова засмеялся. По прикидкам Абдуллы, Прилизанный лет на десять младше его и должен обращаться к нему почтительно, называя яшули. Однако этот мерзавчик из новой породы, что называет яшули не старших по возрасту, а старших по должности и званию.

— Сделал, что велели? — спросил он.

— Не сделал.

— Как это не сделал? Сколько тебе дней надо, чтоб одну бумагу подписать!

— Надо кое-что добавить в нее.

— Говори, что хочешь добавить.

— Это я скажу Айдогдыеву.

— Сказать мне — все равно что сказать Айдогдыеву.

— Извини, не могу… — развел руками Абдулла.

— У Айдогдыева есть заботы поважнее, его Великий Яшули спрашивает о делах.

— Знаю.

— Как это — знаешь? Откуда знаешь?

— Ты же сам сказал.

Прилизанный разозлился, побагровел, даже галстук рванул, словно тугой узел его душил.

— Думаешь, что-то важное скажешь? Что ты можешь сказать важного?

— Думаю, — ответил Абдулла. — Могу. Но только ответственному начальнику Айдогдыеву.

— Говори мне. В прокуратуре не бывает не ответственных.

— Не сомневаюсь, что ты ответственный. Но мое дело касается самого Айдогдыева. Он должен узнать первым.

— Надо же, какие настырные артисты пошли. Ты, между прочим, не в театр пришел.

— А что театр? Теперь просто так и в театр не зайдешь, в дверях стоят солдаты.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Хочу сказать, что в нашей независимой стране нет не ответственных учреждений.

— Ну хватит. Говори, что надо тебе, и давай бумаги.

— Бумаги я получил от Айдогдыева — ему и передам. Или ты хочешь опередить своего начальника? Может, под начальника копаешь?

— Выйди в коридор! — заорал Прилизанный.