Как он пел! Но ещё как он извлекает абсолютно разные звуки. Я его пригласил на фильм «Чудаки» Эльдара Шенгелая, и мы уже были вместе композиторами. Там есть эпизод взлета пепелаца, и он написал потрясающую музыку на основе фольклора нашего, но ничего не взял, а сам написал. В общем, я встретился с таким человеком. И, когда я был на втором или третьем курсе, он мне предложил написать симфонию.
Ирина:
Вы удивились?Гия:
Естественно, удивился. Но я ее написал. Поскольку я знал, что симфония – четыре части, я начал писать одночастную симфонию. Но в этой одной части должно было присутствовать сонатное аллегро, реприза… кульминация… затишье… и потом очень тихое окончание… Что случилось во время ее исполнения, я вам уже рассказал.Вот такого гениального человека Джансуга Кахидзе подарила мне судьба. Потом я имел счастье сталкиваться с великими дирижерами.
Ирина:
Курт Мазур очень ценил и уважал вас, он заказал вам сочинение «Светлая печаль». Это было на 40-летие Победы над фашизмом и открытие зала Гевандхауза.Гия:
Он не хотел, чтобы в этот день прозвучали фанфары в честь победы Советского Союза, и он знал, что я буду писать трагическую, печальную музыку. Он позвонил Альфреду Шнитке, Альфред перезвонил мне, я понял, что ему нужно, и написал «Светлую печаль» для большого оркестра и хора мальчиков, и использовал там строки на разных языках Шекспира, Пушкина, Гёте и Галактиона Табидзе, нашего великого поэта.Ирина:
Гия, а что произошло после того, как Курт Мазур завершил исполнение «Светлой печали»?Гия:
Когда у меня спрашивают, получаю ли я какое-то удовлетворение от своей музыки – нет, не получаю. Но когда в битком набитом зале наступает гробовая тишина и длится пять секунд, десять секунд, для меня это самое большое вознаграждение за мой труд.Но в Гевандхаузе было какое-то исключение. Когда под звуки закулисного фортепиано мальчики постепенно покидают сцену и потом это все замолкает, проходит 5 секунд, 10, 15, я спрашиваю у моей супруги: «Что происходит?»
Ирина:
Вам показалось это вечностью?Гия:
Это и была вечность. Они мне дали кассету с записью этого исполнения, и, приехав в Тбилиси с секундомером, я проверил эту паузу – она длилась около сорока секунд. И пока Мазур не сошел с пульта, не пожал руку концертмейстеру, реакции на это произведение не было. Вот эта тишина, наверное, самое большое вознаграждение.Ирина:
Это поразительный случай, ваша музыка стала потрясением для публики.Гия:
Я рад, если они чувствуют потрясение. Я сейчас упомянул мою супругу, я хотел бы очень коротко рассказать о моей семье. Я уже вам рассказал о моих родителях, а потом судьба мне подарила Люлю. Мы уже 52-й год вместе. И она оказалась абсолютно из ряда вон выходящим явлением, потому что 52 года меня терпеть это, наверное, героизм.У меня, во всяком случае для меня, необыкновенные дети: сын и дочка, Сандро и Нато. Я бы даже сказал, что их существование в моей жизни сыграло довольно большую роль и в моем творчестве. У меня четыре потрясающих внука и супруга моего сына, которую я также люблю, как моих детей. Вот поэтому я считаю себя человеком счастливым. Но очень часто у меня спрашивают: «Если вы такой счастливый, почему вы пишете такую грустную и печальную музыку?» Я на это им отвечаю: «Вы хотите, чтобы я был несчастный и писал бы веселую музыку?» Я и пишу ее иногда, когда она нужна в кино или в театре. Но когда я пишу музыку для себя, она, как правило, бывает весьма-весьма печальна. Потому что за всю мою жизнь в окружающем мире я очень редко ощущал какую-то радость. В основном то, что происходит не только в моей стране, но и вообще в мире, меня удручает.
Вообще, я убежден, что, если что-нибудь когда-нибудь взорвет нашу планету – это экзальтированная вера в всевышнего, которую я, как правило, воспринимаю со знаком минус, и это патриотизм. Я всегда повторяю, что любовь к Родине – это не патриотизм и не профессия.
Ирина:
Это верно, хотя у человека часто патриотизм определяется его генетической или паспортной принадлежностью к стране, национальностью.Гия:
Никакого значения национальность не имеет. Значение имеет индивидуальность.