Энигма. Беседы с героями современного музыкального мира

У меня как-то был разговор с английским менеджером. И он сказал: «Я бы с удовольствием поставил «Питера Граймса» в Лондоне», и добавил: «Но, боже мой, у вас же такой акцент!» И я ответил: ну, извините, а вы слышали, как английские вокалисты поют по-итальянски? Давайте не будем! Акцент – это просто отговорка. Так можно дойти до абсурда: англичане пусть поют по-английски, немцы только по-немецки, а итальянцы по-итальянски. И это приведёт к гибели оперы. Так что, давайте говорить о сценических образах, давайте говорить об интерпретации, давайте обсуждать, сможет ли вокалист взять все ноты из этой партитуры, наконец, но только не об акценте. Опера не так нетерпима к акценту, как кино. Понимаешь? Если ты в кино играешь парня из Техаса, тебе придётся изображать техасский акцент. Если ты этого не сделаешь, все будут считать тебя плохим актёром. Это нормально. В опере эти границы расположены иначе. Вот поэтому я и говорю: а почему бы и нет? Я всю жизнь мечтал поставить «Питера Граймса», и когда мне представилась возможность стать одновременно и исполнителем и режиссёром, я сказал, что рискну. Это было очень, очень, очень большой риск.

Ирина: Но ты любишь трудности?

Хосе: Обожаю! Я как акула, почуявшая запах крови! И мне грех жаловаться, потому что успех был колоссальный! Я очень доволен этой работой и очень ею горжусь. Но больше всего я горжусь не постановкой в Бонне, а «Питером Граймсом» в Монте-Карло по одной особенной причине: мой состав в Монте-Карло – это были сплошные англичане.

Ирина: Браво!

Хосе: В день первой репетиции я всех собрал и сказал: вы осознаёте, что тут у нас происходит? Аргентинский тенор говорит вам, англичанам, как и что делать в опере «Питер Граймс». Все сказали: ого, а мы как-то и не задумывались над этим. Был успех, и мне было очень приятно услышать от этих английских артистов – многие из которых исполняли Бриттена по 30 лет – что это была лучшая постановка Бриттена, в которой им доводилось принимать участие. Вот это ценно. Это награда за всю ту адскую работу по 15 часов в день, которую мы проделали. Я потерял килограмм десять менее, чем за месяц. Вот лучшая терапия, самый лучший детокс.

Ирина: Чем ты планируешь заняться дальше? Я знаю, ты не любишь говорить о планах на будущее, но, может быть, в общих чертах?

Хосе: Недавно, я был назначен главным приглашённым дирижером Art Groups Венгерского радио. Это объединение детского и взрослого хора и оркестра. Мы с ними планируем записать мою ораторию «Ecce homo», мое раннее сочинение 1988–1989 года, оно никогда не записывалась. У нас прекрасные солисты: Элиза Бальбо – сопрано, Веселина Казарова – меццо-сопрано, Рамон Варгас – тенор, Николас Тесте – бас, оркестр и хоры Венгерского радио. Очень горжусь тем, что эта оратория, которая так часто исполнялась в концертах, наконец будет записана. Она основана на библейских текстах. «Ecce homo» – это триптих: первая часть – Магнификат, вторая – Калвариум и третья – Стабат Матер.

Ирина: У тебя ещё были композиции на стихи Пабло Неруды?

Хосе: Да, цикл песен на стихи Пабло Неруды, которые я написал много лет назад. Я часто исполняю его на своих сольных концертах. Но основные планы на будущее – это окончание моей первой оперы. Раньше мне никогда не хватало смелости и необходимых навыков, а сейчас я заканчиваю. Это комическая опера-буфф. Такого меньше всего ждёшь от человека, который зарабатывает себе на хлеб, убивая сопрано на сцене. Мне кажется, это своего рода аллергическая реакция на многие годы музыкальной драмы в моей жизни. Это опера-буфф на замечательное либретто.

Сюжет, конечно, вымышленный: Вивальди встречает человека из Мексики, и тот рассказывает ему историю императора Монтесумы. Вивальди использует эту историю в начале своей оперы «Монтесума» – такая опера действительно есть, были утерянны рукописи и недавно их нашли.

В моей опере идут дискуссии о будущем оперы, о новых персонажах, которых нужно включать в новые оперы. Среди действующих лиц есть и Гендель, и Скарлатти. Они спорят друг с другом о том, какое будущее ждёт музыкальную драму, бельканто и так далее. Это безумная фантазия с моралью в конце.

Ирина: А на каком языке она написана?

Хосе: Это было очень трудное решение, потому что сегодня невозможно определиться: писать на родном языке, или на итальянском, или на немецком? И я решил так: каждый персонаж будет говорить на своём языке. То есть Вивальди говорит на итальянском, но с оттенком венецианского диалекта. Скарлатти тоже говорит на итальянском, но ближе к неаполитанскому диалекту.

Ирина: Уже из-за этого они не очень хорошо понимают друг друга, да?

Хосе: Да, действительно, это и есть одна из завязок комической ситуации. А Гендель, как и все композиторы того времени, тоже пытается говорить по-итальянски. Но когда он начинает нервничать, то переходит с итальянского на английский. А когда окончательно разозлится – он говорит по-немецки. А мексиканец, естественно, говорит по-испански. Так что, у каждого персонажа свой язык.