Мак преподнес мне странный подарок – как он выразился, гарант того, что мой дневник не будет прочитан посторонним человеком.
– Повернись, – приказал Макколэй, застав меня на террасе с великолепным видом на пальмы и бассейн, который расположен над обрывом. Я читала книжку, покачиваясь на канатной качели, и конечно не ожидала от него каких-либо щедрых жестов…
– В чем дело? – нахмурилась я, пытаясь прочитать по его лицу, что он собирается делать. В его глазах не было голода и страсти – но его глаза все равно уносили меня вдаль, в параллельные миры, и иллюзорные вселенные, заставляя ощущать, как сквозь шрамы на спине, прорезаются крылья.
Почему?
Потому что в его взгляде всегда была непоколебимая уверенность. Вертикальная воля, закованная в ледяные латы. Мужественность и сила.
Взглядом он умел делать все… и даже больше, как бы странно это ни звучало.
Успокаивать и разрушать.
Боготворить и унижать.
Заставлять гореть заживо…
И «замораживать» на месте.
Для меня он был Мужчиной. Именно с большой буквы, несмотря на все, что было. Несмотря на его мнимую «бездушность»… теперь я знала: у него есть душа, и такого, как он больше не было и не будет.
Может, я просто ослепла от своей зависимости, но я пишу, как думаю.
– Когда-нибудь ты оставишь привычку задавать глупые вопросы, – вздохнул Макколэй, и я заметила, как напряглись его бицепсы, под тканью белой рубашки. Он волновался? Серьезно?
Я повернулась к нему спиной, и почувствовала, как он перекидывает мои волосы на одно плечо. Теплое дыхание щекотало затылок, рождая приятные ощущения покалывания во всем теле.
А потом я почувствовала, как он обвивает мою шею тонкой цепочкой и застегивает ее сзади.
К слову, в этот момент я почувствовала себя главной героиней романтической мелодрамы.
– Что это? – он развернул меня к себе, глядя на кулон, что устроился в выемке над моими ключицами.
– Лабиринт, – просто сказал он, и я прикоснулась к кулону.
Да. Это оказалась пластинка с выгравированным на ней лабиринтом – он повторял контуры замка от моего дневника. Макколэй сказал, что это ключ к моему блокноту, снабженный надежными индикаторами защиты.
Что ж, поверю на слово…
25 июня. Спальня
Я скучаю по маме.
Мак позволил мне наблюдать за Эвой через голографическую камеру, чтобы я сама убедилась в том, что она перестала нести несуразный бред и все чаще улыбается. По-настоящему. Но говорит ли это об успехах в лечении? Я сомневаюсь. Ведь когда я засыпаю его вопросами о маме, он уходит от ответов.
Как всегда.
Или просто уходит, черт бы его подрал.
Мне все чаще снятся кошмары: в голове постоянно прокручивается та голограмма с Элисон, и то, что показал мне Палач.
Я странно реагирую на воспоминания об этом… как будто подсознание блокирует боль. Скорее всего, это происходит, благодаря сеансам с Руфусом: он научил меня абстрагироваться от эмоциональной боли, не «раскачивать» ее по спирали, бесконечно себя накручивая.