Ёнька

– Вы что, совсем с ума сошли? – наконец выговорила она. – Подсадить? Меня? На дерево? – она ещё несколько раз открыла и закрыла рот, а потом закричала: – Выдумали себе какого-то Менябросиля! Таскаете нас по дождю! Дырки в небе делаете! А теперь мне ещё и на дерево лезть?!

Неожиданно для всех Ёнькина мама засмеялась коротко, но так заразительно, что солнца стало больше. Подхваченный светом и смехом, Менябросиль сам начал спускаться. Вы не поверите, он хихикал! Я ещё ни разу не видел его таким счастливым!

– Какая же вы! – восхищённо воскликнул я. – Ему будет так хорошо у вас, – хотел сказать я, но не успел.

– Клоун! – почему-то снова осерчала мама. – Менябросиль? Мне что, настоящих детей мало?! Хватит, я наигралась! Ещё не хватало мне чужих детей по лесу собирать!

На этих словах у меня чуть усы не осыпались. Застывший, я молча смотрел, как мама решительно толкает коляску в нашу сторону.

– Пойдём, сынок, – мама протянула Ёньке руку. – Твой Менябросиль подождёт, а Антон ждать не будет.

– Пока, Бамалей, – буркнул Ёнька, но я его почти не слышал.

Я не знал, кто такой этот Антон, и знать не хотел. Я стоял и смотрел на свежую прореху в радости, которую сделал Менябросиль. Я думал о том, что если сейчас же не продемонстрирую какое-нибудь настоящее чудо, то радость оторвётся и улетит. Но разве дырка в небе и луч из неё – не волшебство? И что мне делать, если даже такие мамы, мамы, выросшие из удивительно весёлых девочек, не хотят верить в глупых разбойников и замирающий ветер? Я так и не смог пошевелиться. Я боялся отвести взгляд от надрыва, поэтому крикнул, не оборачиваясь:

– Ёнька, тренируй смех! Пока меня нет, береги себя! Не притворяйся хорошим – будь настоящим! Я тебя найду!

И я ушёл вслед за Менябросилем во мрак между мирами.

Годы я блуждал там, выискивая силу и радость, чтобы залатать порванное. Я смеялся круглые сутки, хотя временами еле сдерживал слёзы. Я находил нужные слова и скреплял детскую дружбу. Я делал невозможное, но мир трещал по швам. В конце концов я решил, что одному мне не справиться. И я вернулся.

Тетради вторая и третья

Дурные перемены

Возвращение в средний мир приятным не было. Вокруг моего Причала творилось что-то неладное. Я слышал недовольные голоса взрослых, видел испуганные глаза детей. Цвета здесь полиняли до бледных, птицы дрались за каждую крошку, словно пытались наесться впрок. В тщетной попытке удержать равновесие я убрал ценники с витрины и повесил надпись: «Любое мороженое бесплатно». Я ждал радости и очередей, но родители смотрели на меня с недоверием, умудрялись ворчать даже тут. Тогда я выложил у окна горку эскимо. Так, чтобы дети могли брать, не спрашивая. Сам же присел в тёмном уголке за прилавком и задумался. И вдруг услышал шум драки. Я поднялся и выглянул в окно. Детвора разбегалась от Причала. Где-то сбоку, у двери, слышалось пыхтение и удары. Затем крик и топот убегающих. Я не на шутку обеспокоился и вышел наружу.

Первый, кого я увидел, был Ёнька. Со дня нашей последней встречи он здорово изменился. Передо мной стоял вихрастый рыжий пацан, вытянувшийся и похудевший. Только уши остались прежними. Признаться, я едва узнал в мальчике своего друга, а когда это случилось, не захотел верить, что это он, – столько мрака было в глазах нового Ёньки.

Мальчишка же не смотрел на меня. Он тяжело дышал и зло чесал нос. Уши после драки были красными, взгляд блуждал.

Пока я принимал новую реальность, к задире подбежала девочка в голубеньком платьице. Она была незримо похожа на Ёньку, которого я когда-то знал. От вида их двоих, таких разных, в груди защемило. Малышка сурово отчитала драчуна, а затем ласково, словно котёнка, погладила по руке. Как нечто ценное вручила плюшевого львёнка. Просияла.

С приходом девочки трава вокруг ребятишек заискрилась, налилась цветом. Тут же вспомнились цвета радости в минуты прежнего общения с Ёнькой. Я слегка расслабился. Впрочем, слишком рано. На моих глазах пацан раскрутил плюшевого льва за хвост и выбросил. Девочка застыла. Казалось, что каждая частичка её тела сжалась в комочек. Не отводя распахнутых глаз от обидчика, малышка заплакала. Тишина сковала весь мир, стала страшной, дыхнула гарью. В этой тишине девочка убежала к обиженной игрушке, подняла её и принялась успокаивать. Увидев надорванный хвост, разревелась в голос, взяла льва за лапу и волоком потащила прочь. Лев цеплялся тряпичным когтем за дорожку, ткань радости трещала и расходилась. Из разрыва веяло страхом.

«Нет!» – закричало всё внутри меня. Захотелось вмешаться, но я понял, что не способен. «Этого не может быть! – повторял я про себя. – Он не может быть таким. Это какая-то ошибка. В нём же столько света!» Так думал я и не двигался. Пытался унять себя и лелеял надежду на то, что Ёнька одумается. Что его солнечная суть подскажет выход. Уж я-то видел, как ему плохо. Но мой друг не побежал вслед за девочкой и не успокоил её. Напротив – он отошёл к дереву и принялся обрывать листья с поникшей ветки.

Переболев в себе упрёк, я решился.