Ёнька

– Не скажу, – ответила мамочка. – Это страшно.

– Да, это он, – сказал я и вздохнул. – Никаких сомнений. Без него эта добрая мама не стала бы никого наказывать. Просто обняла бы сыночка и сказала, как она его любит и как переживает. И ещё сказала бы о том, какими страшными бывают чужие машины, если знакомиться с ними посреди дороги. Без Менябросиля её мысли не были бы такими, какие и назвать-то страшно.

– Так и есть, – чуть не плача, произнесла мама. – Что это вдруг со мной? – она обняла сыночка и взяла на руки. – Наверное, я растерялась.

– Вы не сами растерялись, – успокоил я её. – Вы просто растеряли добрые слова. Их ещё можно собрать.

– Так мы пойдём? – спросила неёнькина мама и прижала сына к груди. – Мы же пойдём искать ласковые слова? Да, мой хороший?

– Вы быстрее идите, а то там эти голуби… – с важным видом посоветовал Ёнька.

Он не договорил. Мой друг вдруг взмахнул руками, ойкнул и упал на спину. В солнечных лучах я успел увидеть, как тонкая тень перескочила через мальчика и помчалась к волшебному лесу.

– Стой! – закричал я, но было уже поздно.

Менябросиль шилом проколол мир возле самого дождя. Пёстрая цветастая радость начала отслаиваться от обыденного. Трещинка казалась почти незаметной, я бы мог залатать её, но отвлёкся, помогая Ёньке встать. Это была моя вторая ошибка. Как потом ни старался, не мог я отыскать место надрыва. Застонав и схватившись за голову, я сел в траву.

– Бамалей, ты чего? – перепуганно спросил малыш и взял меня за руку.

– Ай беда, ай беда, Ёнька! Эх и делов же я натворил!

– Ужасных?

– Да, Ёнька! Хуже не придумаешь. Если радость от нашего мира оторвётся, то её ничем не удержишь! Она же лёгкая! Ай беда! И я не знаю, где теперь зашивать, – почти плакал я.

– Ну не плачь, – пожалел меня мальчик и взял за руку. – Пойдём к моей маме! Она всегда знает, где зашивать.

И Ёнька повёл меня. Мама, как и в прошлый раз, оказалась неподалёку. Она делала вид, что покачивает коляску, но я чувствовал на себе её цепкий взгляд.

Мы подошли, я доложился по всей форме.

– Уважаемая Ёнькина мама, – сказал я тихо, но внятно. – Я тут дел натворил. Вынужден призвать вашего сына для выполнения важного и очень опасного задания в волшебном лесу. Прошу дать нам разрешение. И зонтик. Для конспирации.

Последнее я добавил намеренно, зная, как размягчаются мамы при звуках умных слов. Ёнькина же посмотрела на меня так, словно слово не подействовало.

– Мой хороший, – сказала она сыну, всем видом своим предполагая обратное, – почему бы тебе не играть с мальчиками? Мне кажется, что у некоторых дядей не все дома.

– Да? – удивился Ёнька и обернулся на Причал.

– Точно не все, – согласился я. – У меня там вообще пусто. Но дело-то совершенно в другом!

Мама вздохнула. Вздох этот говорил о том, что я ей не очень нравлюсь. И ещё о том, что сыну необходимо время от времени совершать подвиги, иначе у него не будет шанса стать героем. Я тоже вздохнул. И мой вздох намекал, что мальчишек, которые не умеют совершать подвиги, приходится жалеть, а куда полезнее ими гордиться. Мама вздохнула ещё раз, но это был бессмысленный вздох. С лёгким намёком на нежелание отпускать сына.

После вздохов мама строго посмотрела на Ёньку. Мальчик умоляюще прижал ладони к груди и притворно улыбнулся. Ещё раз вздохнув с прежним смыслом, мама поднялась с лавочки и натянула целлофановую накидку на козырёк коляски.

– Из-за ваших глупостей мне придётся лезть под дождь. И если кто-то заболеет, то неделю будет сидеть дома! – пригрозила она Ёньке. Строгости ей показалось маловато, и она добавила: – Ну хватит кривляться! – Потом повернулась к моим ногам, почему-то разговаривая с ними. – Вы думаете, что я буду отсиживаться под солнышком, пока мой ребёнок совершает подвиг в такой сырости? Я пойду с вами. И даже, может быть, стану слушать ту чушь, которую вы несёте. Но если вы позволите моему сыну разгуливать босиком, то всё это быстро закончится. Я разжалую вас с должности полицейского так быстро, что вы подумать не успеете вашу очередную глупость.

Только тут я заметил, что Ёнька стоит на дорожке совершенно разутым. Мы все обернулись туда, где стояли кроссовки. Они были на месте, но на одном из них сидел голубь.

– Кажется, ботинок попал в плен, – сказал я. – Пойду спасать.

– Я сам, – сказал мальчик.

Если бы вы видели того грозного голубя, вы бы поняли ценность поступка. Идти на конфликт с этой птицей было страшно даже мне. Ёнька же сделал всё так, что никто не пострадал. Явный признак подлинного подвига. Когда он вернулся и позволил маме завязать шнурки, мы все вместе отправились ко входу в волшебный лес.