Энхиридион. Краткое руководство к нравственной жизни

Однако сначала, как я уже сказал, необходимо уточнить, какого рода человеку адресованы эти наставления, и к какой добродетели человеческой жизни[48] ведут они того, кто к ним прислушивается. Итак, они не нацелены на человека, способного жить чистой жизнью, ибо он, насколько позволяют его силы, хочет бежать от своего тела и от телесных страстей и сосредоточиться в самом себе. Еще менее наставления эти адресованы человеку созерцательного образа жизни, ибо он, преодолев границы своей разумной жизни, хочет полностью принадлежать к лучшему миру. Эти наставления подходят тем, чья сущность соответствует рациональной жизни, кто пользуется своим телом как инструментом и не считает тело частью своей души, а душу частью своего тела; они не считают, что душа вместе с телом создает человека, словно он состоит из двух частей — из своей души и своего тела. Ибо понимаемый таким образом человек есть человек обычный,[49] смешанный[50] со своим рождением и им подавленный. К разуму он имеет не большее отношение, чем существо неразумное, и по этой причине он в собственном смысле слова не может называться человеком. Но тот, кто действительно желает быть человеком и желает вернуть себе былое природное достоинство,[51] которое Бог преимущественно перед неразумными существами даровал человеку, старается чтобы его разумная душа вела такую жизнь, какая соответствует ее природе, чтобы она управляла своим телом, возвышалась над ним и пользовалась им не как своей составной частью, а лишь как инструментом. Этому человеку принадлежат этические и гражданские добродетели, к которым призывают эти наставления.

Что именно такой человек является истинным человеком, обретающим свою сущность благодаря своей разумной душе, — прежде всех показал платоновский Сократ в беседе с красавцем Алкивиадом, сыном Клиния. Приняв этот принцип, [Эпиктет] учит тех, кто прислушивается к нему, посредством какого образа жизни и с помощью каких дел такой человек способен достичь своего совершенства. Ибо подобно тому как наше тело, выполняя согласованные с природой движения, управляется благодаря им и становится сильнее, точно также и наша душа с помощью согласованных с природой действий приводит свою сущность в соответствующее природе состояние. Но нисколько не помешает чтению этих наставлений, но даже, пожалуй, будет необходимым, прежде чем мы шаг за шагом будем вести наш рассказ, наперед объяснить и показать принятый Эпиктетом принцип, состоящий в том, что человек, являющийся истинным человеком, — это разумная душа, пользующаяся своим телом как инструментом. Ибо Эпиктет, предоставляя обозрению подобающие и свойственные такому человеку действия, побуждает и призывает своих последователей к тщательному их познанию и совершению, дабы с их помощью, как я уже сказал, мы совершенствовали нашу собственную сущность. А то, что это есть истинный человек, [Эпиктет] не доказывает, а как я сказал, принимает как исходный принцип.

Итак, Сократ, позаимствовав пример из самой очевидности, а именно, что человек в своем труде пользуется разумом точно так, как он пользуется своей рукой,[52] и присовокупив к этому, что то, что пользуется — это одно, а то, чем пользуется — это другое, а именно инструмент, вывел заключение, что человек есть начало, пользующееся своим телом как инструментом. А пользуется своим телом как инструментом и в ремеслах, и в других действиях не что иное, как разумная душа. Затем, опять взяв из уже сказанного, что начало, пользующееся своим телом, повсеместно правит тем, чем пользуется, методом разделения,[53] делает следующий вывод, говоря, что человек неизбежно должен быть либо своей душой, либо своим телом, либо одновременно и тем и другим. Итак, если человек управляет своим телом, а его тело не управляет собой, то явствует, что человек не есть тело. Однако он не является по той же самой причине одновременно и тем и другим. Ведь если человек управляет своим телом, а тело не управляет собой, то управляющее начало не может одновременно быть и тем и другим. Но в целом, если тело само по себе неподвижно и мертво, а наша душа представляет собой движущее начало, и если даже в ремеслах мы видим, что движение придает ремесленник, а в движение приводятся ремесленные инструменты, то ясно, что наше тело по отношению к нашей душе занимает положение инструмента. Следовательно, душа есть человек, и желающий заботиться о человеке пусть заботится о разумной душе, и пусть постоянно проводит время рядом со свойственными ей благами. Ибо тот, кто заботится о нашем теле, заботится не о человеке и в действительности не о нас, а лишь об инструменте. А кто печется о деньгах и тому подобном, заботится не о человеке и не об инструменте, принадлежащем человеку, а о том, что прислуживает его инструменту.

I,1