Энн Виккерс

Женская трудовая тюрьма в Стайвесанте, одном из районов Большого Нью-Йорка, представляла собой вполне современное исправительное заведение, правда, приспособленное к условиям перенаселенного города. Сад разбить было негде, но его заменял просторный внутренний двор с фонтаном, небольшим цветником и площадками для игры в ручной мяч и в баскетбол; а на крыше девятиэтажного здания все двести обитателей тюрьмы могли одновременно гулять на свежем воздухе, в обстановке, ничем не напоминавшей тюремную, за вычетом проволочной сетки, поставленной на случай возможных самоубийств.

Зал для собраний был полной противоположностью претенциозной каменной сырости часовни в Копперхед — Гэпе. Это был обычный концертный зал — ровные ряды стульев, сцена с занавесом и декорациями; преобладали спокойные цвета — темно-красный и тусклое золото.

Камер, в сущности, не было. Каждой арестантке — во всяком случае, на первых порах, когда число заключенных не превышало нормы, — отводилась отдельная комната, где оконные решетки заменяло армированное стекло. Каждое такое помещение имело десять футов в длину и восемь в ширину — не очень много, но роскошно по сравнению с другими тюрьмами; там находились кровать, стул, стол, платяной шкаф, книжная полка; на стены разрешалось вешать свои картинки и фотографии; в углу был умывальник, на полу линолеум, а поверх линолеума коврик. На каждом этаже имелось что — то вроде общей гостиной, куда между ужином и отбоем ко сну все, кроме наказанных за какие-нибудь провинности, могли прийти почитать книги и журналы. На каждом этаже были свои душевые и туалеты. Чистота в них парила идеальная: водопроводчики боялись Энн как огня.

Ковры в тюремных камерах! Трудно поверить!

Тот факт, что в комнате, на долгие годы ставшей единственным домом осужденной, лежит коврик стоимостью в один доллар девяносто семь центов, казался невероятным и с жаром обсуждался на съездах пенологов.

При строительстве тюрьмы использовались только железобетон, кирпич и стекло. Такое здание можно было содержать в безукоризненной чистоте, и Энн сумела этого добиться. Своей заместительнице, миссис Кист, Энн могла бы перепоручить какие угодно обязанности, кроме одной: три раза в неделю, вместе с врачом, она неукоснительно обследовала помещение, заглядывая во все углы; и случайный таракан служил сигналом к поголовной мобилизации персонала, выступавшего в поход под треск проволочных мухобоек и шипение пульверизаторов.

Обитательницы дома по будням ходили в синих форменных платьях — формой они считались просто в силу того, что были сшиты из одинаковой хлопчатобумажной материи. По воскресеньям же — здесь арестанток не запирали на замок с середины субботы до утра понедельника, как положено в порядочных тюрьмах, а позволяли им ходить в часовню, читать в общих гостиных, дышать воздухом на крыше — кто как хочет, — по воскресеньям все носили свои домашние вещи.

Разговоры ни при каких обстоятельствах не запрещались.

При тюрьме существовал небольшой, по-современному оборудованный вязальный цех, где изготовлялись шерстяные свитеры, шарфы, разноцветные шапочки. Доход от их продажи шел в казну штата и покрывал часть государственных затрат на тюрьму; кроме того, работницам начисляли от тридцати до семидесяти центов в день — сумма не очень крупная, но все же в несколько раз больше, чем в других тюрьмах, как в Штатах, так и за границей. Однако сердцем тюрьмы было то, что сентиментальная Энн окрестила «Корпусом спасения».

Она организовала, вложив в это дело всю свою энергию, курсы профессиональной подготовки: кулинарии, домоводства, стенографии, кройки и шитья, скорняжных работ и так далее; по окончании этих курсов вполне приличный процент бывших карманных воровок начинал зарабатывать на жизнь честным трудом. Нужно сказать, что Энн, по примеру большинства проповедников новых идей, пускала в ход все средства, чтобы обеспечить свои курсы бесплатными преподавателями. В Стайвесантской тюрьме широко практиковалась система условного освобождения, и сотрудники аппарата, осуществлявшего надзор за бывшими заключенными-этот аппарат был наиболее укомплектованным в стране, — считали своим долгом (не без воздействия со стороны Энн) действительно помогать отпущенным на поруки, а не подкарауливать их, как кошка мышь.

Но главную роль в «Корпусе спасения» играл врач — психиатр, превосходный специалист — так по крайней мере считала Энн. Он изучал не само совершенное преступление, а мотивы, которыми оно было вызвано, и личность, его совершившую. Он не приходил в ужас (так по крайней мере надеялась Энн) от исповеди женщины, зарезавшей шантажиста; но его могла потрясти история почтовой служащей, укравшей десяток марок.