Енох

 - Ты хочешь сказать, Ту, - заинтересованно проговорил Енох-каинит, - что Енох-сифит в духовном рабстве у Иавала-скотовода?

 - Именно это я и хочу сказать! Мы недооценили нашего отщепенца! Он разбирается не только в животных... А Енох-сифит - орудие почти идеальное.

 - Что же внушено Еноху-сифиту?

 - Иавал изменил его сознание, используя постулаты пастушеского культа. И миф каинитов об ангелах, которые якобы появлялись после разрушительного землетрясения. Енох уверен, что побывал у ангелов. И теперь, вернувшись (усмешка), проповедует, что мудрость каинитов - мудрость ущербная, долупреклонная, пресмыкающаяся, не ищет небесного, удаляет от Бога. Он утверждает, что все знания каинитов, которые мы приобрели с помощью богов и своего разума от Адама до наших дней, - не более чем глупость в глазах Господа. А Божью мудрость человек может приобрести, только избавившись от дурного знания каинитов. В проповедях, как доносят доглядчики, Енох учит не тратить время на изучение движения небесных тел, не изучать землю и спрятанные в ней минералы, не пытаться предугадывать погоду. Он ставит в ничто все достижения каинитов. Включая и многосложные опыты логических построений. Упражняется в подобном, согласно Еноху-сифиту (а точнее - Иавалу-скотоводу) - просто-напросто дурно. Наблюдения за небесными телами, поиск руд мешает-де молитвенному общению с пастушеским Богом. Наша мудрость (мудрость каинитов) убивает-де в человеке любовь, а только любовь (по Еноху-сифиту) помогает творить Богу мир невидимый, мир духовный, куда избранные из людей (никак не каиниты) пойдут после смерти. Опыт Иавала-скотовода показывает полное, - я бы сказал, сказочно полное! - изменение сознания. Наши жрецы пока не могут понять, каким образом Иавалу это удается. Енох-сифит очень внушаем. Но жрец Иагу (я прошу вас запомнить его имя) предложил один эксперимент по выводу сознания Еноха из духовного рабства. И, если эксперимент пройдет успешно, может быть, сам Енох и будет служить с нашими жрецами. А Мафусаил-сифит, его сын, о котором говорил мой отец... - Тувалкаин поклонился отцу, будто извиняясь за что-то. - Может быть, стоит подумать о том, чтобы посвятить его в наши сокровенные знания... до определенного уровня, конечно.

 - И до какого же? - строго спросил Енох-каинит.

 - Может быть, до мо... (Тувалкаин чуть было ни сказал "моего", но вовремя остановился) до знаний пергамента "Черная металлургия".

 Снова молчание. Потрескивание факелов.

 - Мы обсудим это позже, - как можно тверже сказал Енох-каинит. И спросил: - Как быть с писаницей в заброшенной штольне?

 - Пусть народ знает правду, - с улыбкой ответил Тувалкаин.

 - Всю правду? - с улыбкой спросил Енох-каинит. - Или все-таки что-то будем умалчивать?

 - Не все хорошее, сказанное невовремя, есть хорошо!.. Когда люди в мире и согласии будут жить бок о бок друг с другом, они поймут нас. Сейчас это могут понять только посвященные.

 25. Сахарь, мать Еноха, сидела на деревянной колоде, прислонившись спиной к теплым кирпичам дома и незрячими глазами смотрела на солнце. Оно грело лицо женщины, но темноты вокруг нее не расточало. Женщина тихо плакала, как плакала уже сотни лет. Она плакала, когда носила во чреве. Плакала, когда кормила грудью детей. Она засыпала с мокрым от слез лицом и просыпалась заплаканная, хотя ей снились добрые сны, в которых муж ее Иаред любил ее.

 Слезы Сахари винили Иареда. Иногда он раздражался.

 - Похлебка соленая от твоих слез! - говорил он и отодвигал миску.

 Временами от тоски у Сахари заводились вши. Она расстилала на коленях платок и большущим гребнем из овечьей тазовой кости вычесывала паразитов. Вши тонули в слезах Сахари.

 Она ходила по дому с вытянутыми руками и постоянно что-нибудь задевала. Со временем Сахарь научилась чувствовать препятствия и обходила их, но при муже она всегда обо что-нибудь ушибалась.

 Голубь принес в дом Иареда весть, что вернулся Енох, и в доме ждали сына.

 Сахарь наложила на глаза пропитанную травами тряпицу, и когда жжение и зуд в веках унялись, вспомнила.

 Вот она, двенадцати лет, совсем еще девочка, но сестры считают ее достаточно взрослой и говорят при ней о вещах, о которых не говорят при детях. У костра кто-то из сестер рассказывает быличку о том, как женщины-каинитянки напитками привораживают мужчин. Маленькая Сахарь жадно вслушивается в рассказ. Свет костра тяжел. Он падает на запыленные ноги и, кажется, подглядывает под платье. Сахарь сжимает колени, туже заворачивает подол платья. Лица говорящей не видно, оно в тени. Огонь не хочет освещать лица. Точно не человек говорит, а еще кто-то. Но вот рассказ закончен - шутки по поводу и смех. И Сахарь смеется вместе со всеми, но, потрясенная и озадаченная, подгоняемая безотчетным страхом, повторяет про себя, в какую сторону должен быть ущербен полумесяц, когда срывают приворотную траву, какие слова шептать над напитком. И спустя несколько лет, подгоняемая тем же безотчетным страхом, который некогда испытала у костра, Сахарь, боясь, что Иаред достанется ее сестре Рехуме, угостила его любовным напитком каинитянок.