Енох

 - Да. - "А что здесь удивительного?" - спрашивали добрые, блестящие от вина глаза Иавала. - И еще о том, что ты собрался идти в Эдем, чтобы принести елей жизни и помазать Адама, но эта история еще не записана... Слуга!..

 Старый слуга тут же явился из-за занавески.

 - Принеси нам... мне ячменного вина! И побольше! Хорошего ячменного вина должно быть много!

 - Я вижу, ты человек прозорливый, - осторожно начал Сиф, - и хочу спросить тебя, найду ли я елей жизни?

 - Я-то откуда знаю, Сиф! - Искренне по-детски удивился Иавал, не отрываясь от тростниковой трубки. - Я же тебе сказал, ну, не написал я еще, не написал, откуда же мне знать?

 Иавал уже говорил много, торопливо и сбивчиво. Он рассказывал о своей жизни, о власти над животными, осторожно, со снисходительной улыбкой сравнивал себя с Адамом. Пьяно чертыхаясь, потянулся к висящей на столбе сумке в форме волка, сшитой из его же шкуры. Неосторожно вывалил ее содержимое себе на голову. Долго в мечтательной сосредоточенности перебирал амулеты, волосы, кости животных, окаменелые сердца и яйца и вдруг, сжав в руке лошадиную челюсть и кратко всплакнув над ней, нехотя швырнул ее в столб, подпирающий свод шатра. Лошадь у входа захрипела от боли, рванулась и повалилась на шатер. Иавал замер, глядя через шатер на мучения животного, прослезился, вскочил и, раскинув руки в стороны, выбежал из шатра. Похоже было, что он гладит лошадь и просит у нее прощения.

 - ...дружок... дружок... по неосторожности, по забывчивости... Ты ведь, дружок, даже не понимаешь, что это я тебя так... Я-то не понимаю, как это делается, а куда уж тебе! Больно?.. Дружок...

 Иавал вернулся, сел у чана, вытер слезы с равнодушного лица.

 - О чем уж я говорил?

 - О том, что можешь собрать животных в один табун и растоптать город, -напомнил Сиф.

 Иавал мягко, по-доброму рассмеялся.

 - Э-э, - покорил себя, кивая, и стал собирать амулеты в волчью сумку, приговаривая: - Крысы умнее кошек, кошки умнее собак, а люди... Люди умнее всех других животных. - Он вдруг замер с каким-то амулетом в руке. - Послушай, Сиф, а тебе никогда не приходило в голову, что человек - тоже животное?

 - Нет, - твердо ответил Сиф.

 - Угу. - Иавал будто успокоился. И продолжил собирать свою сумку, приговаривая: - Но людей тоже можно приручить, людям многое можно внушить. Но город! Город можно завоевать только с помощью человека, а растоптать город копытами - это смешно, хотя об этом можно написать, хотя бы для того, чтобы об этом не думать. - Он поднял умные влажные глаза на Сифа. - Я утомил тебя, Сиф, - прости! Как выпью ячменного вина, прет изнутри какая-то дурь. Бр-р! Зачем покорять город? Там же люди! Ну, обезглавили Каина! Ну, меня обидели! Ну, не захотел я жить, как они, - зачем же топтать копытами? Я утомил тебя?

 - Я устал от долгого пути.

 Когда Сиф уснул, Иавал допил ячменное вино и мощной поступью вышел из шатра.

 - Слуга, - тихо позвал Иавал. Тот явился.

 - К утру приготовь Сифу осла.

 - Слушаюсь и повинуюсь, - сказал слуга, зевая. - И то верно, нехорошо гостя отправлять пешим в такую даль.

 Когда слуга доложил, что приказание выполнено, Иавал сказал, грустно глядя в глаза слуге:

 - Я передумал! Тут не так уж и далеко до его дома.

 - И то верно, - отвечал слуга, - если каждому гостю давать по ослу, никаких ослов не напасешься.

 36. Не успел возница хлестнуть коней, как они сорвались с места и понеслись, быстроногие, точно стрелы, пущенные из арбалета. Иногда Тувалкаин оборачивался: не отстала ли другая колесница, в кожаном брюхе которой жрец Иагу вез с собой каинита в белой одежде сифитов. Кони летели, точно знали дорогу и не знали усталости, летели мимо удавшихся хлебов, на которых недавний снег уничтожил тлю.

 Мелькали путеводные вехи с колодцами, а чуть вдалеке плавно проплывали пропитанные солнечным светом полупрозрачные кущи, в которых в страду ночевали хлебопашцы. На горбатом мосту через речку ударивший в спину ветер сорвал с возницы кожаный шлем. Возница нагнулся, чтобы поднять его, потянулся и выхватил шлем из полоски оставшегося у обочины снега. Глядь, кони стали. Приехали. Дом Еноха.

 На лай собак вышла Сепфора, высветила поднятым факелом сумерки. Увидев Тувалкаина и жреца, растерянным жестом пригласила в дом. В открытые двери был слышен голос Еноха. Он рассказывал, сидя у очага на ковре. Гостям предложили стулья из пальмовых пней.

 - ...и вручил мне трость скорописца из своей руки. Трость сия может писать и на пергаменте, и на папирусе, и на бумаге, о которой люди пока не имеют понятия, может формализовать информацию на магнитных носителях, на жидких кристаллах или бионических накопителях, может писать на том, что нельзя выразить языком человеков, потому что нет слов ни в прошлом, ни в будущем, потому что самих слов не нужно. Даже о том, как обучал меня ангел письму, я говорю человеческими словами, а значит, передаю все весьма приблизительно.

 И показал мне архангел книги, которые ангелы и люди написали и напишут...

 Тувалкаин вспомнил текст Иавала-скотовода и усмехнулся.

 - Там были и твои пергаменты, Тувалкаин, - сказал Енох, заметив усмешку гостя.