Энрико Карузо

Красота и сила голоса Карузо привлекали внимание самых крупных отоларингологов, физиологов - словом, многих ученых. Франкенберген, Мушольд, Дж. Джанелли, Ф. Пурпура, занимаясь изучением голосовых связок Карузо, пришли к заключению, что они вибрировали в грудном регистре всей массой, а в головном регистре - только свободными краями. В образовании звука ученые придавали большое значение верхнему нёбу, они уделяли много внимания замечательному фальцету Карузо, который трудно объяснить с медицинской точки зрения.

И. К. Вагенман - немецкий ларинголог - занимался анатомической и физиологической структурой феноменального голоса Карузо. Он также говорит о резонаторах, отмечая, что умелое пользование ими целиком зависит от искусства певца. Следовательно, чтобы взять красивую низкую ноту, певец должен увеличить интенсивность дыхания и найти то нужное положение грудной клетки, при котором звук будет вибрировать с достаточной силой. Чтобы взять ноту mezzo voce (вполголоса), певец должен уменьшить интенсивность дыхания, а вместе с ним вибрацию грудной клетки. В то же время он должен вызвать в верхних частях резонаторного аппарата специальные компенсирующие вибрации в соответствии с подачей гласных.

Рассказывают, что, взяв как-то высокую ноту, Карузо разбил висевшую рядом люстру. Я думаю, что это один из многих анекдотов, сочинявшихся о Карузо. Однако верно то, что певец был чревовещателем и часто потешал этим своих друзей. Он мог извлечь то детский голосок, то голос старика, при этом он обращался сам к себе и отвечал, импровизируя веселые сценки. Обычно он делал это, чтобы развлечь детей.

Бывало, кто-нибудь из друзей в шутку задевал его. Тогда Карузо обрушивал на обидчика шквал звуков, проявляя при этом удивительную артистическую фантазию; весь вид его говорил, что делает он это не только ради забавы, но и для того, чтобы все поняли, что он высокочувствительный аппарат, наполненный звуками.

Американский отоларинголог Уильям Ллойд зафиксировал в голосе Карузо 560 вибраций в секунду. От такого числа колебаний могли лопнуть оконные стекла, не говоря уже о барабанных перепонках. Подумать только, какими были бы сегодня, при современных средствах записи, его пластинки и какой успех они имели бы на мировом рынке (особенно неаполитанские песни, исполнявшиеся им с глубокой страстью, грустью и тончайшим вкусом)!

Но феноменальные голосовые данные Карузо должны рассматриваться, разумеется, не только с точки зрения специалистов-ларингологов. Сам Биланчони забывает о всех своих научных умозаключениях, поддаваясь чувству энтузиазма. Многие отоларингологи превозносили лишь силу голоса Карузо. Действительно, она была предельной: от его голоса дрожали стены в театре. Но нас должны интересовать не только внешние качества тенора (хотя его голос был сказочно сильным). Одна сила голоса не свидетельствует еще о высоком искусстве певца. Величие Карузо, навсегда запечатленное в памяти людей, заключается в удивительной гармонии чувств и мыслей, которые он так мастерски умел донести до слушателей любой национальности и музыкальной культуры.

Бернард Шоу, несмотря на свою ирландскую холодность, сказал как-то о Карузо: “Когда искусство артиста заставляет зрителей подниматься, он - или бог, или дьявол”. И Джорджа Байрона Карузо околдовал бы теми же чарами, которые привели его к пышным берегам великолепной Эллады, а Верди, если бы он прожил еще несколько лет, конечно, отправился бы за тридевять земель послушать Карузо в “Риголетто”, “Трубадуре”, “Травиате”, “Силе судьбы”, “Аиде”, “Отелло”, “Фальстафе”. Его озарила бы счастливая улыбка радости и удовлетворения.

Карузо испытывал особое влечение к Верди, которого называл львом итальянской лирической оперы. Он считал “Трубадура” блистательнейшей оперой маэстро из Буссето, в которой Верди достиг высот поэтической красоты. И в самом деле, эта опера представляет чудесное чередование блистательных и драматических моментов, потрясающих небо искусства и поэзии. Карузо любил эту оперу. Свою партию он неизменно исполнял с душой и пламенным увлечением, потому что в ней - говорил он - каждый раз снова чувствовал тепло своей земли, горячий и гордый темперамент юга.

Маэстро Кампанини, как и раньше мой дядя Маркетти, утверждал, что Карузо в первые годы своей деятельности детонировал ля. Дирижеры, на первых порах не понимавшие причины этого, старались избавить его от этой неприятности, потому что детонация чрезвычайно нервировала его и могла иметь последствия для всего спектакля.

Когда Карузо следовал советам маэстро Верджине, то всегда детонировал ля. Если же он руководствовался указаниями маэстро Ломбарди, то первое ля брал хорошо, а затем, вновь встретив эту коварную ноту, опять фальшивил, что неизменно повергало молодого певца в отчаяние.

После первых миланских успехов описанный недостаток неожиданно и навсегда исчез. Больше того, нота ля, доставлявшая столько хлопот певцу и порой доводившая его до слез, вдруг зазвучала необыкновенно звонко и кристально чисто.