Энские истории

Покряхтев, он перемахнул через забор и направился к самому большому корпусу. Однако в здание заходить не стал; незаметно устроился в густых зарослях кустарника.

Ждать пришлось не так уж долго: спустя полчаса на втором этаже открылось окно. В черноте проема, слабо разбавленной тусклой лампочкой дежурного освещения, показался мужской силуэт. Стараясь не шуметь, мужчина осторожно прыгнул вниз, на перекопанную клумбу с цветами.

Профессионал плотоядно усмехнулся: вот оно, началось! Это вам не лекции по диверсионной работе читать, и даже не спецкурс по тактике проведения специальных операций вести. Это живая работа с живыми людьми. Он подавил в себе поднимающееся волнение.

Мужчина поднялся, отряхнул ладони и колени и резво побежал через больничный парк.

"Улетел, голубок!" — подумал про себя Профессионал. "Ну и правильно! Знаю я эти больницы, ох, как хорошо знаю! Там и здоровому человеку несладко приходится, а уж больной-то оттуда живым вообще никогда не выберется. Ты побегай пока, а я потихонечку за тобой поковыляю."

Быстрым шагом он вернулся к забору и легко через него перемахнул. Боль потихоньку исчезала, но все же, опасаясь ее неожиданной вспышки, он старался не делать резких движений.

Беглец уже стоял на дороге и затравленно озирался по сторонам.

"Ну же! Думай, парень! Какое решение ты примешь? От этого очень многое зависит", — Профессионал залез на капот и оттуда наблюдал за жертвой.

Мужчина вдруг уверенно повернулся и пошел на конечную остановку автобусов. Это был просто большой круг, залитый асфальтом: здесь автобусы разворачивались и ехали обратно в город.

Посреди площадки стоял высокий фонарь; прямо под фонарем притулился последний "чайник", да и тот, видимо, собирался уже уезжать.

Профессионал взглянул на часы: без пяти минут десять.

"Рискнешь рвануть прямо на вокзал? Я бы не стал."

Мужчина наклонился к водителю; они о чем-то договаривались. Потом, как видно, договорились: беглец в байковой больничной пижаме обошел машину кругом и сел на переднее сиденье. Темно-синяя "шестерка", выпустив клубы черного дыма, дернулась и стала набирать скорость.

"Чайник" — он и есть "чайник"! — сплюнул Профессионал. "Вон какой выхлоп черный: смесь богатая, а у него руки не доходят карбюратор отрегулировать."

Он спрыгнул с капота, завел двигатель и поехал следом.

Он видел машину какие-то две минуты, с расстояния пятьдесят метров, но разглядел все, до мельчайших подробностей: марку, цвет, номер, ржавые диски колес, помятую левую заднюю дверь, неработающий правый габарит, трещину на лобовом стекле и знак на заднем — большая буква У в красном треугольнике на белом фоне. Разглядел и твердо запомнил — словно сфотографировал. Но главное — то, что он разглядел беглеца. Теперь он узнает его из тысячи — почувствует по походке, по жестам, по малейшему повороту головы.

Такая наблюдательность вырабатывается постепенно, годами; впрочем, не удивительно — ведь он был настоящим Профессионалом.

* * *

Тепловоз загудел и тронулся; перрон медленно поплыл назад, по направлению к Энску; Москва неодолимо тянула поезд к себе.

— Извините, вы мне не поможете?

Студент встрепенулся; эти слова были обращены к нему. Он поднял глаза: в проходе стояла девушка с большим чемоданом в руках.

Надо описать ее беспристрастно. Худая, угловатая, с кривыми тощими ногами, скрытыми длинной юбкой; жидкие, но очень жесткие волосы собраны в куцый пучок на затылке, вместо рта — какая-то безгубая щель, на вздернутом носу — очки с толстенными линзами; вдобавок ко всему, когда она говорила, было заметно, что у нее не хватает двух передних зубов.

Но Студенту девушка понравилась. Очень! На то были, как минимум, две причины.

Первая: то, что она сама к нему обратилась. Ему очень нравились девушки, которые сами к нему обращались; в общем, ничего странного, если учесть, что он обращаться к ним побаивался. И вторая: было в ее голосе трогательное смущение, легкая дрожь и даже затаенный трепет — так, по крайней мере, показалось тогда Студенту.

— Конечно, помогу! — оживился он. Девушка — авансом — благодарно улыбнулась в ответ. Студента это взбодрило еще больше: он даже позволил себе отпустить жуткую двусмысленность:

— В чем вы испытываете затруднения? И чем я могу вам помочь?

Конечно же, в этой фразе не было ничего предосудительного. Однако не стоит забывать, что несчастный буквально сгибался под тяжким бременем постылой девственности; неудивительно, что горячее желание поскорее избавиться от этой позорной ноши занимало все его мысли.

О чем бы ни заходила речь, он всюду видел намеки на свое вынужденное целомудрие; и даже в собственных словах он всякий раз усматривал совершенно четкий сексуальный подтекст.