Энстадская бездна

— Нет, — охотно пояснил Гавел. — Там, от северной оконечности острова, существует проход до самого Виридиана. Узкий, извилистый, но проходимый. Под парусом, конечно, по нему не пойдешь, ну а на веслах вполне. Вероятно, существует разлом, потому что глубины та-а-м!

Последнее слово он протянул, как бы давая знать, что глубины действительно знатные. То, что нам придется застрять здесь надолго, я не беспокоился. Еще в первый день, едва ли не сразу, как только мы попали на Дюгонь, Гавел развеял все мои опасения.

— Есть связь с остальным миром, — чуть ли не с гордостью заявил он.

— Голубиная, что ли?

— Нет, — и Гавел указал на вершину единственной имеющейся на Дюгони горы, как будто там я что-то должен был увидеть.

Гора как гора, не слишком высокая, но и не сказать, чтобы совсем уж холм.

— Ровно в полдень на нее поднимается человек, чтобы с помощью гелиографа передать в Чиом, что у нас все нормально. Или не нормально, от чего пока Создатель миловал. Ну а дальше уже по цепочке до самого Банглу. А от Банглу уже действительно с Монтоселом голубиная почта есть.

— Большой, должно быть, у вас гелиограф, — на летучих кораблях мы пользуемся размером с ладонь, но и расстояния ему доступны небольшие.

— Откровенно говоря, гелиографом у нас служит медный таз, — объяснил Гавел несколько смущенно. — Но вполне хватает и его. Так что готовьте сообщение, и скоро за вами прилетят, от Банглу сюда лету два дня.

Нашелся на острове и лекарь — Марвин, молодой парень, можно сказать, юноша, несомненно, был отмечен даром целительства самой Богиней-Матерью.

Правда, дар Марвина оказался не слишком силен: он смог помочь только тем, кто не слишком пострадал после того, как 'Небесный странник' рухнул с небес в море. Ушибы и сотрясения, с этим он справился легко, но и обычный лекарь с помощью своих мазей, порошков и других снадобий, вылечил бы не хуже. И Адеберту Кеннету он помочь не смог.

'Ему только пожилых дам и врачевать, снимая у них мигрени и хандру, — досадовал я. — Его пациентки без ума были бы от такого молоденького и хорошенького лекаря. Вот у Николь действительно дар. А у этого даже не дар, а так, даришко'.

— Увы, господин капитан, — с сожалением развел руки он. — Боюсь, что только сестры из храма Богини-Матери и в силах ему помочь…

- '… и Адеберту до него не дотянуть, — закончил про себя я. — Будь с нами Николь, она обязательно смогла бы ему помочь. Но только не была бы она одной из тех, что остались на дне моря?'

— … а когда ваш корабль закружился на месте, я велел спускать на воду и остальные лодки, — продолжал рассказывать Гавел. — Вам повезло хотя бы с тем, что упади вы в проходе между скал, боюсь, даже мне не удалось бы заставить своих людей туда заплыть.

'Везение — штука отличная, но я бы предпочел, чтобы среди нас нашелся человек, который бы знал, что нельзя пролетать между скалами. Вот тогда везение было бы полным'.

— Капитан! — окликнул меня Гвенаэль Джори.

'Гвен — молодец, — подумал я, жестом указывая на стол: присоединяйся. — Если бы не он, Амбруазу точно не выплыть. Теперь наш Пустынный лев точно простит ему ту давнюю и не совсем удачную шутку, после которой к Эмметту и прилипло это прозвище'.

— Капитан, там Адеберт Кеннет в себя пришел, — сообщил Джори. — Он попросил вас позвать.

Адеберт встретил меня страдальческой гримасой. Возможно, он попытался улыбнуться, но это ему не удалось. За те двое суток, что мы пробыли на Дюгони, он приходил в себя всего трижды. Каждый раз, по моей просьбе, меня об этом оповещали, но поговорить нам так и не удалось, почти сразу же Берт впадал в забытье.

'Даже если Кеннет сумеет выжить, то на всю жизнь останется парализованным, — думал я, глядя на его попытки мне подмигнуть. — Господи, как же ему не повезло при падении 'Небесного странника'! Возможно, внутри него ни одной целой кости не осталось, а уж позвоночник точно поврежден. Судьба'.

— Люк, — наконец, прошептал Кеннет так тихо, что мне едва удалось разобрать. — Ты знаешь, я хочу перед тобой кое в чем сознаться.

Слова давались ему с трудом, он надолго замолкал, но в конечном итоге фраза у него получилась именно такой.

— Говори, Берт, я тебя слушаю.

Почему-то мне казалось, что его признание будет связано с ним и Николь, слишком уж виноватым было его лицо. Не знаю, почему именно пришла мне в голову эта мысль, да и никаких предпосылок для этого не было, но подумал я именно так. Но нет, услышать мне пришлось совсем другое.

— Люк, я ведь тоже писал стихи.

И я вздрогнул. Капитан Адеберт Кеннет, лихой капитан, писал стихи?! Ладно, те книги, что я видел в его руках, о чудном томленье какой-то барышни: время от времени любого человека посещает какая-нибудь блажь. Но чтобы писал сам!

Наверное, вид у меня был в тот момент настолько ошарашенным, что Кеннет улыбнулся вновь, и на этот раз улыбка его действительно была похожа на улыбку.

— Там, — и он едва заметно шевельнул пальцами, — в моем сундучке, на самом дне, осталась целая тетрадь с ними. Я все не решался показать их, видя твою реакцию, ну а теперь зачем мне скрывать?