Энтропия

Спустя какое-то время Джастину начало казаться, что он действительно бежит по воде, и вода заливается в его ботинки. А потом у него закружилась голова и, упав на четвереньки, он осознал, как же нечеловечески устал. Джастин сел на асфальт и обхватил голову руками. Ночь была слишком свежей, и эта свежесть душила. Из темноты то и дело раздавались звуки, и Джастин вздрагивал, сжимая зубы. Казалось, воздух сгущался, обретал знакомые очертания, которые трепетали на ветру и кружились на его ресницах в жутком танце. Джастину казалось, что кто-то смотрит ему в глаза, и он ощущал на себе этот пристальный взгляд, даже зажмурившись. В голове роились мысли, каждая из которых была болезненной – некоторые заставляли содрогаться от ужаса или сдавленного полуживого стыда, а другие приводили его в смятение.

Стуча зубами то ли от холода, то ли от волнения, Джастин с трудом поднялся и добрел до стоявшей вдоль забора череды мусорных баков. Он забрался в небольшое пространство между забором и стеной бака, надеясь, что эту ночь он сможет здесь переждать. Он сидел, навалившись на забор, и буквально физически чувствовал, как все вокруг него меняется. Это вселяло надежду и страх одновременно. Страх не справиться с потенциальными возможностями, страх осознать свои ошибки, страх… испугаться. Но над страхом возвышалась надежда. Пока он жив, он может бороться. И он будет бороться. Сжав зубы и крепко зажмурившись, Джастин постарался запечатлеть эту мысль на подкорке своего мозга, чтобы больше никогда не забывать ее… С этой мыслью он позволил себе расслабиться, и спасительная мягкая темнота поглотила его, увлекая в сон.

***

Около девяти часов утра в кабинете вспыхнул свет и в кабинет вошли четверо врачей во главе с худой высокой седоволосой женщиной. Мисс Эмброуз деловито кивнула своему помощнику, направляясь к установке управления капсулами.

– Подождите, – нахмурилась миссис Робертсон, склонившись над планшетом, – Нужно еще раз сверить показатели. Они… отличаются от вчерашних.

– Миссис Робертсон, не затягивайте процедуру, – поджала сухие губы мисс Эмброуз, – О состоянии Испытемых вы могли позаботиться в свое время. А от меня к десяти ждут отчет, что мои капсулы работают идеально.

– Но…, – миссис Робертсон преградила ей дорогу, – Тут что-то не так. Надо провести еще одно обследование. Как говорит мой коллега, мы должны быть в одной лодке – от этого зависят свойства материала!

– К счастью, вы не в моей лодке, – мисс Эмброуз строго прищурилась, отодвигая женщину удивительно сильной для ее возраста рукой, – Потому что я выкидываю из своей лодки тех, кто не гребет достаточно усердно. Вы свою работу уже сделали. А теперь отойдите и не мешайте делать мою. Что-то еще?

– Ничего, – выдавила натянутую улыбку миссис Робертсон, – Кстати, поздравляю вас с номинацией на Нобелевскую премию.

– Уверена, в следующем году номинируют кого-то из ваших, – сухо улыбнулась мисс Эмброуз, – Если будете вовремя следить за показателями. Запускайте.

Глава 15

Когда Лукреция Робертсон заходит в кабинет Корнелия, дверь в его комнату отдыха приоткрыта, и там горит свет. Лукреция медленно открывая ее:

– Корнелий…

Он стоит у бара. Просто стоит, будто не зная, зачем пришел, зачем стоит.

– Я устал, Лукреция, – его голос звучит глухо и тихо, как из-под земли, – Ты не можешь представить, как я устал.

Лукреция подходит ближе и замирает, глядя на напряженную спину Корнелия – сейчас она видит что он как натянутая тетива лука, который может выстрелить в любую секунду. Корнелий наконец выходит из оцепенения и наклоняется к бару, будто нехотя:

– Здесь что, нет коньяка?

Миссис Робертсон хочет отвлечь его, обнять и отвести подальше от бара. Но вместо этого только проверяет следом и качает головой:

– Остался только виски.

Он мрачно кивает, с трудом вытаскивая бутылку. Как будто она весит килограмм пятьдесят.

– Корнелий… Я буду сидеть здесь, пока ты не поговоришь со мной, – говорит она, опускаясь на диван.

– Ну и сиди.

Лукреция Робертсон смотрит, как неуверенные руки Корнелия подносят бокал ко рту, как коричневая жидкость дрожит за граненым стеклом и стремительно исчезает, и Корнелий спешит налить следующий бокал, едва успев осушить предыдущий. Она ждет подходящего момента, чтобы забрать из его рук бокал и обнять. Ждет, когда он наконец выплеснет те слова, которые безуспешно пытается утопить в коричневой жидкости на дне бокала.

– Лукреция… Сделай для меня кое-что.

– Да? – миссис Робертсон подается вперед с готовностью, – Все, что хочешь.

Корнелий, не глядя, пододвигает к ней бумаги:

– Она хотела другого. Но это меньшее, что я могу для нее сделать.

Лукреция с опаской берет в руки документ. Ее глаза расширяются, пока она несколько раз просматривает одни и те же строки, и затем она отбрасывает бумаги:

– Что? Корнелий, ты в своем уме?

***

Утренний Вашингтон был освещен солнцем. Слепящим, пронзающим здания, будто зеркальные окна специально усиливали его свет, чтобы сжечь все живое этими холодными зимними лучами.