— Второй способ кажется мне чрезвычайно элегантным, но я не уверен, что тебе удастся им воспользоваться: слишком уж сложно.
— Все равно рассказывайте. Если мне не подошел самый простой способ, может быть, самый сложный — именно то, что надо?
— Что ж, слушай. Теоретически говоря, ты мог бы спешно перезнакомиться с большим количеством плодовитых писателей и убедить каждого сделать тебя прототипом какого-нибудь персонажа. Хорошо бы, конечно, чтобы списанные с тебя герои оказались разительно непохожи друг на друга, поступки каждого противоречили душевному складу всех прочих, и судьбы их складывались по-разному. Понимаешь, к чему я веду? Чудо, добросовестно скопированное множеством мелких фокусников, превращается в безобидную пародию. Подражатели и последователи способны любую мистерию превратить в самодеятельный спектакль. Твои призрачные двойники расплодятся как мыши-полёвки в урожайный год и станут не могущественней фотографических снимков, которые, конечно, питаются силой оригинала, но довольствуются столь ничтожными порциями, что их можно не брать в расчет... Впрочем, это утопия. Вряд ли мой совет осуществим. Не бери в голову.
— Ну, не знаю... — говорю с сомнением. — Может и не утопия. «Много» писателей — это сколько? Трое? Пятеро? Я попробую как-нибудь с ними стусоваться...
— Ну что ты, — вздыхает Франк. — Для достижения желаемого результата тебе потребуется несколько десятков исполнителей. Это как минимум. Я бы рекомендовал сотню, для верности.
— Сотню?! Действительно утопия. Где я их возьму в таком-то количестве... А есть еще какие-нибудь способы, не столь экзотические?
— Есть. В частности, ты вполне можешь вернуться в родной город, разыскать эту парочку и попробовать с ними договориться. Дескать, не губите живую душу литературными экспериментами! Они ребята не злые, вполне могут войти в твое положение. Тем более что работа их только-только начата, бросать пока не слишком жалко...
— Вот, — говорю. — Теперь теплее. Вполне осуществимая затея. Не убийство какое-нибудь. Не представляю пока, как их искать, но уж с переговорами-то я справлюсь.
— Да, — без особого энтузиазма соглашается Франк. — Справишься. С переговорами и многими другими пустяковыми делами... Но знаешь, я намерен дать тебе один безумный совет. А тебе придется к нему прислушаться.
— Что за совет-то?
— На твоем месте я бы постарался пройти этот путь до конца и посмотреть, что будет. Откровенно говоря, я тебе даже завидую...
— Ну не фига себе! — возмущаюсь. — Вы же сами меня битый час запугивали. Объясняли, что я «влип». Дескать, этот страшный выдуманный Макс отнимет у меня жизнь, чудеса, сны и воспоминания. Вы меня почти убедили, я в ужасе, хоть и представляется мне описанная вами опасность, мягко говоря, абстрактной... А теперь вы вдруг делаете финт ушами, и выясняется, что вы рекомендуете мне «пройти путь до конца», да еще и завидуете, непонятно чему. На кой тогда вся предыдущая телега? Я бы и так прошел свой путь, поскольку до встречи с вами мне в голову не приходило, что с него непременно следует куда-то сворачивать...
Франк укоризненно качает головой.
— Ты прошел бы его дурак дураком, не понимая, что происходит. А я позволил тебе заглянуть за подкладку твоей судьбы и увидеть там несколько тайных швов. Кто предупрежден — вооружен.
— Ну... да, наверное.
Вздыхаю тяжко. Закрываю лицо руками, тру лоб, массирую виски. Отупел я от краткого курса прикладной мистики. Ничего уже не понимаю. Отпустил бы этот Франк меня с миром, я бы поспал полдня, выкинул бы из головы весь этот бред, и жил бы дальше. Так нет, не отпускает, а долдонит что-то несусветное. Пройти. Путь. До. Конца. Убиться веником!
— У тебя очень хорошие шансы уцелеть в этой причудливой схватке. И даже выйти из нее победителем, — старик вдруг превращается в змия-искусителя, говорит льстиво, вкрадчиво; голосом, словно влажной бархоткой, сердце мне утирает. — Шесть жизней из девяти все еще твои, да и некий бессмертный оболтус напоил тебя однажды своей кровью — какое никакие, а все же противоядие. Авось прорвешься. Только вообрази: ты можешь сделать то, что до сих пор никому не удавалось, совершить путешествие на потаенную изнанку вещей, постоять на самом краю собственной судьбы и вернуться обратно с удивительными трофеями.
— Но зачем это все? — спрашиваю устало. — В отличие от того, выдуманного, которым вы меня весь вечер стращаете, я не герой романа. У меня нет задачи прожить самую интересную жизнь в истории человечества. У меня совсем другая задача: жить как можно дольше и как можно счастливее. И если со стороны это будет выглядеть чрезвычайно скучно — что ж, я не против. Плевать мне на тех, кто смотрит «со стороны»... Зачем же, в таком случае?
— Я уже говорил тебе, что ответа на вопрос «зачем?» — не существует. Спроси: «почему?» И я отвечу.
— Почему? — эхом повторяю я.