Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 1. А-К

Быть Ираидой – это значило с сочувственной симпатией относиться к женщинам (все мы несчастные) и к мужчинам (кто знает, может быть, с этим я была бы счастливее, чем с другими, да вот, не свела судьба). Обожать кошек, с умилением любоваться ленивой грацией этих уютных пушистых зверьков и страдать от аллергии на кошачью шерсть. Покупать цветы в горшках, но не уметь за ними ухаживать, а посему коротать вечера среди сухих стеблей и гниющих листьев. Ценить кофейный ликер за благородный вкус (лучшее из того, что можно себе позволить) и горячий туман, в который погружается голова после пятой порции – ах, почему, почему злые, бесчувственные люди осуждают тех, кто нашел простой и доступный способ любить жизнь, в которой так много трудностей и мучений? После нескольких рюмок ликера можно от души поплакать, слушая песню о любви, можно мечтать о драгоценностях, штопая прохудившийся чулок, и можно, можно, можно наконец разрешить себе удовольствие перед сном, совсем немножко, чуть-чуть, пять минут стыдного, сладкого удовольствия – ведь это никому, никому не мешает, никого не делает несчастным, ведь правда?

Быть Ираидой – это значило любить макароны с сыром, но вечно лениться потереть его на терке; заваривать чай «по-офицерски», прямо в кружке, и втайне стыдиться столь пренебрежительного обращения с благородным напитком; каждый год варить варенье из айвы, солить капусту, закручивать огурцы, а потом вздрагивать по ночам, слушая, как взрываются неумело запечатанные банки. Украшать себя яркими пластмассовыми брошками и раз в год, к Восьмому марта, покупать флакончик духов «Красная Москва», свято веруя, будто уважающая себя женщина должна всю жизнь употреблять один и тот же сорт духов, расходовать же их следует экономно: по капельке за каждое ушко и еще чуть-чуть на «театральный» батистовый носовой платочек с монограммой. Опасливо недолюбливать детей (никогда не знаешь, чего от них ожидать) и жалеть стариков (они-то уж точно умрут раньше, чем я). Иметь нескольких телефонных приятельниц, семейного младшего брата, племянников-двойняшек, троюродную сестру в Воронеже и искренне радоваться, что не обречена на одиночество. Видеть во сне одни и те же, из года в год повторяющиеся кошмары: один – про выпускной экзамен по физике, к которому уже невозможно подготовиться; второй – про то, как ломается телевизор, а в доме нет денег на его ремонт. Приютить из жалости бездомную собачку, а месяц спустя выставить ее обратно на улицу, поскольку нет ни времени, ни сил выгуливать, вычесывать и убирать грязь. Иногда перечитывать «Трех товарищей» Ремарка и сладко рыдать над финальными страницами, а потом чувствовать себя очистившейся и даже помолодевшей.

Быть Ираидой – это значило бояться увольнения. Бояться воров. Бояться иностранцев, цыган, проституток и молодых мужчин в кожаных куртках. Бояться гражданской войны, радиации и инопланетян. Бояться, что за неуплату отключат телефон, свет, газ, воду, а потом и вовсе объявят квартиру приватизированной (это невнятное слово, по мнению Ираиды, таило в себе особую опасность) и выгонят хозяйку на улицу. Бояться, что соседи напишут на нее жалобу (не важно куда и не важно, по какому поводу). Бояться заболеть раком. Бояться экстрасенсов, мышей, маньяков, наркоманов и сердечного приступа. Бояться, бояться, бояться…

И еще быть Ираидой означало встречать благодарной улыбкой всякое утро, не приносящее физических страданий (таких, по счастью, пока было немало). Радоваться первому снегу, набухающим почкам, солнечным дням, праздникам и любым подаркам. Кормить голубей крошками со своего стола, развешивать на балконе сало для синиц, а в теплую погоду хотя бы раз в неделю выбираться на прогулку в Серебряный Бор. Приходить в восторг от любого знака внимания и от всякого ласкового слова. Самозабвенно петь «Кукарачу» за мытьем посуды и собирать в особую папку все астрологические прогнозы, сулящие ей счастливое будущее. Любить жизнь – уж какая есть, такая есть; радостей и удовольствий, конечно, не слишком много, но чуть-чуть – это лучше, чем ничего, как говаривала мама, проверяя запасы крупы за неделю до получки.

Это сейчас я вынужден излагать информацию хоть в какой-то последовательности, тогда же я просто был Ираидой Яковлевной и знал – не о ней, о себе! – множество разных вещей. Знание это не искажалось высокомерными комментариями постороннего: собственная глупость кажется здравомыслием, трусость – оправданной осторожностью, лень – следствием усталости, подлость – житейской сметкой, никчемность – суммой зарытых в землю талантов и неоправдавшихся (по чужой, разумеется, вине) надежд. Собственная личность – венец творения, а жизнь – единственное сокровище. Себя трудно любить, но легко оправдывать. Став Ираидой, я оправдал ее целиком, принял как данность, со всеми потрохами, скучными грешками и нелепыми идеалами – без осуждения, без сомнений и вопросов.