Физиономист из меня, оказывается, никудышный. Влип покруче, чем с Ираидой. Попробуйте оказаться в шкуре мазохиста, который недавно расстался со своей любимой и теперь вынужден обходиться услугами платных «хозяек», как правило не слишком умелых и, что еще хуже, не всегда чувствующих тонкую грань между любовной игрой и настоящей жестокостью. Удовольствие, мягко говоря, ниже среднего. Ох, ниже!
Мой невольный «духовный брат», кажется, принял меня за уличного фотографа и сердито бросил на бегу, что платить не станет, не на того, дескать, я нарвался. Фыркнул, побежал дальше – и слава богу.
Я же зашел в первое попавшееся кафе, уселся за столик возле батареи центрального отопления, втиснул озябшие ладони в горячие межреберные щели радиатора. Наплевав на собственные спартанские принципы, заказал крепкий кофе и сто граммов импортного виски, дорогого, как свежевыжатый бриллиантовый сок. Закурил. Положил перед собой фотоаппарат. Вздохнул тяжко, поминая злодея Тормана. Нехилое наследство он мне оставил, нечего сказать… Интересно, а сам Сашка тоже всякий раз – вот так?.. И, получается, он знал о людях больше, чем кто бы то ни было? Потому что только на моей памяти он сделал многие тысячи снимков. Ничего удивительного, что Торман так люто пил: было с чего. Ой было… я зябко поежился, вспоминая свои давешние эксперименты.
Тем не менее через пятнадцать минут я покинул кафе с твердым намерением продолжать опыты. Инстинкт любопытства оказался сильнее инстинкта самосохранения. Я знал, что, остановившись сейчас, вряд ли найду в себе мужество когда-нибудь расчехлить волшебный «Nikon»; я также знал, что не прощу себе подобного малодушия. А с собой, любимым, лучше жить в мире.
Снимать я решил собственных сотрудников: за ними можно наблюдать не только в ходе эксперимента, но и после его завершения. Вдруг и с моими натурщиками начнут твориться какие-то нелепости? За два часа отщелкал шесть кадров, шесть ледяных гадюк проползли по моей спине, шесть раз вздыбились волосы на загривке.
Когда я вернулся на пустой склад и обессиленно рухнул рядом с уютно похрюкивающим электрическим чайником, мне казалось, что моя опустошенная оболочка способна теперь вместить весь мир. Лиха беда начало.
109. Инициация
– Я от бабушки ушел, – говорю тихонько. – И от дедушки ушел. Я от зайца ушел и от волка ушел… От кого там еще положено уходить? Ушел! И куда пришел? А вот непонятно. И, в общем, не важно, потому что и отсюда скоро придется уходить. Да?
110. Иосиф
– Не знаю, о чем ты спрашиваешь, но как скажешь, так и будет, – отвечает небо вполне человеческим голосом. И добавляет добродушно: – Со мною очень легко договориться.
Поначалу я не удивляюсь даже. Чему удивляться-то? Самое время голоса слышать, ангелам небесным свидания назначать в городском парке да чужие фамильные привидения по лестницам старинных замков гонять. Наше дело солдатское: надо – значит надо, и точка. Лишь бы только летающие тарелки встречать не заставили: уж больно глухие места выбирает для парковки оная неопознанная летающая посуда, если верить соответствующим брошюрам. А я горожанин, мне по тайге с рюкзаком не с руки блуждать…
И лишь несколько секунд спустя до меня доходит, что глас неба подозрительно похож на голос Вени. Одним разумным млекопитающим стало больше в этом помещении – всего-то делов, никакой мистики!
– Ты обдумал мое предложение? – бодро спрашивает Вениамин. – Или не до того было?
– Не до того, – соглашаюсь виновато. – По объектам мотался, мерз, виски жрал, аки ковбой какой… Сейчас начну думать.
И тут меня осенило. Почему бы не воспользоваться свежеприобретенным чудесным даром в личных целях? Один щелчок – и Веня будет для меня как на ладони. Во-первых, действительно любопытно, что он за тип. Во-вторых, смогу понять, стоит ли ввязываться в его авантюры. А в-третьих… Ну, скажем так: жизнь богата сюрпризами.
Завариваю чай, гостеприимно отодвигаю для него колченогий стул. Как бы между делом извлекаю фотоаппарат.
– Восстанавливаю утраченные навыки, – говорю. – Заодно развлекаю наших работничков. Они почему-то цепенеют, увидев меня с камерой в руках. Думают, что это какая-то новая непостижимая форма репрессивного контроля.