Не знаю, как получилось, но Вовку мы потеряли. Ягоды стало больше. Мы набрали по пол бидончика каждая. Можно было бы и больше, да мы не умели её собирать. Настоящие ягодники ходили со специальными совочками. Совочки были деревянные, чтобы не мять ягоду, и со специальными прорезями, как у вилки. Поддеваешь совочком густые кустики, веточки сквозь прорези проскальзывают обратно, а ягоды скатываются в совочек. У нас, естественно, таких совочков не было, поэтому, мы кланялись каждой ягодке.
В общем, мы потеряли не только Володьку, но и сами не заметили, как заблудились. Уж мы аукали – аукали. Никого кругом не было. А под ногами захлюпало. Мы слышали, что места болотистые, но что это значит, не представляли. Местами мы проваливались по щиколотку. Почва под ногами пружинила. Перебирались с кочки на кочку.
Неожиданно на нас, как говорят – лоб в лоб, откуда-то вывернулись два парня. Мы обрадовались. А они говорят, что сами заблудились. Но идти стало веселее. Ребята впереди, а мы – за ними.
Наконец, мы вышли к какому-то озеру. Озером мы его назвали, потому что перед нами раскинулась гладь воды. Но на самом деле это было тоже болото, потому что под водой в некоторых местах виднелись моховые кочки. Стали пробираться по болотистому берегу. И, вдруг, неожиданно, у берега наткнулись на плоскодонку. Кем она была оставлена здесь? Вёсел не было. На дне плоскодонки было немного воды. То ли протекала она, или зачерпнули те, кто плыл в ней?
Ребята сразу же сказали, что нам надо на тот берег, так как, по их расчётам – город был в той стороне. Мы, естественно, говорим, что поедем с ними, иначе, мы отсюда не выберемся. Вёсел нет. Нашли длинный шест, на случай, если застрянем. Ребята нашли куски толстой коры. Мы сели в лодку. Кусками коры «гребли» по воде вместо вёсел. Это было чуть лучше, чем просто грести руками.
Очень медленно, но мы всё – таки приближались к противоположному берегу. Где-то на середине болотного озера, лодка дала течь. И также медленно, как мы продвигались вперёд, лодка наполнялась водой. Ребята заволновались. Один из них говорит – «Вот так. Если лодку засосёт, мы погибнем все. Чтобы выжить, нужно скинуть груз. А груз – это кто? Правильно молчите, значит, поняли – это вы. Сами решайте с кого начнём? Кого первую будем выкидывать?».
Мы поняли, что они не шутят. Внутри всё от страха не просто замерло, а замёрзло. Лодка наполнилась водой на две трети. Собственно, мы сидели в воде. До берега оставалось несколько метров. Под днищем стали сгущаться водоросли и трава, значит, дно близко. Ребята стали шестом прощупывать дно, а когда почувствовали его, стали опираться на него, и отталкиваться. Медленно, но упорно продвигались к берегу.
Наконец, когда берег был уже почти рядом, один из ребят не выдержал, и спрыгнул в воду. Дно оказалось твёрдым. Он дотолкал плоскодонку до берега. Мы вылезли мокрые, дрожащие от пережитого страха. Ребята сказали – «Молитесь Богу за спасение. Вам повезло. Мы ведь, не шутили»… С этой стороны озера берег был твёрдый, до города, действительно, было в эту сторону.
А Вовка Клюев, на следующий день, пришёл на занятия обиженный. Он решил, что мы нарочно от него сбежали…
Часть 42
Памяти Виктора Рябчикова посвящается
1955 год.
Время шло… И, хотя я продолжала писать письма мальчишкам, вся эта игра с перепиской не мешала мне флиртовать и встречаться с ребятами, которые были рядом.
Как-то так получилось, что до окончания 10-го класса я не выделяла из компании ребят кого-то одного. Мы дружили и держались «стайкой».
Но потом – то ли я повзрослела, то ли мне надоели детские забавы. Но я уже стала выделять из всех поклонников кого-то одного. Мне уже интереснее стало – бегать на свидания, провожаться вечером, стоять подолгу в подъезде, целуясь сладко, и выслушивая любовные признания. Ведь мне уже исполнилось в этом году 20 лет…
В 55-ом я остановила свой выбор на Викторе Рябчикове.
Наша переписка и наши редкие встречи (он учился в Москве, а я – в Орехово – Зуево) забавляли меня. Он был старше меня. Мне было интересно – смогу ли я вскружить ему голову, как не раз случалось с другими мальчишками. На этот раз я зашла слишком далеко. Он не только влюбился, но и сделал мне официальное предложение выйти замуж…
Можно было бы не приводить здесь полностью его письма. Но, в результате несчастного случая он погиб, вскоре, после окончания строительного института. И у меня осталось чувство определённой вины. В общем-то, я влюбила его в себя, и проявила жестокость, резко оборвав иллюзию нашей дружбы.
Вероятно, по моей вине он прошел через период разочарований и переживаний.
Из его писем видно, как он, медленно, сопротивляясь, погружался в воронку омута неразделённых чувств. А я не понимала, что играть чужими чувствами – всё равно, что шутить с огнём. Можно обжечься самой (но это будет моя воля), а вот опалить чувства другого человека – граничит с жестокостью…
Вспоминая здесь о нём, я, как бы, каюсь в своих давних поступках…