Энциклопедия русской души (сборник)

В России методично перебили всех лучших. Перебили лучшую аристократию, лучших попов и монахов, лучших предпринимателей, лучших меньшевиков, лучших большевиков, лучшую интеллигенцию, лучших военных, лучших крестьян.

Остались худшие. Самые покорные, самые трусливые, самые никакие. И я – среди них. Тоже – из худших. Из отбросов. Мы засоряем землю. И понять, какими были эти лучшие, уже нельзя. Да и не надо. Все равно из худших не слепишь лучших.

Гордость

Когда мы всё совсем разбазарили и опростоволосились, тогда мы с особой силой стали гордиться собой.

Друзья

Кто сказал, что друзья познаются в беде? Наверное, кто-нибудь из неудачников. У нас тут все живут в беде, и ничего: друзья не воют. Но если к тебе пришел успех, и не просто успех, а реактивный выхлоп, друзья разбегаются в панике в разные стороны. А те, кто не разбежался, каменеют и становятся опасными. В таком случае лучше иметь дело с врагами.

Знает ли жизнь английская королева?

Русский отвратительно вынослив. «Вынесет всё» и – никакой дороги себе не проложит, поэзия врет, потакая своей мечте. Снова всё вынесет, и опять ни зги. Вместо света – черный день. Черный день до сих пор остается русской нормой жизни. От черного дня надо плясать, как от печки. Черный день стучит в мозгу бесконечным напоминанием о сермяжной правде. К черному дню будь готов! Красные дни календаря не перешибли генетическую народную память о черном дне. Надо отложить самого себя на черный день. Иначе не поймут.

Когда приходит черный день, русский переключает скорости: европейский активизм – на азиатскую созерцательность – и впадает в дрему духовности. Жизнь в землянке и черные сухари – это самый надежный тыл, который он всегда оставляет за собой.

Русский уверен, что право голоса имеет тот, кто «знает жизнь». Остальных он если не презирает, то не считает за людей.

– Ты жизни не знаешь! – классическая русская фраза, которую говорят родители детям, старшие – младшим, наставники – всем вокруг.

Под «знанием жизни» скрыто пребывание и выживание в экстремальной ситуации. На войне, в тюрьме, лагере, на лесоповале, в больнице на коридоре. С такой точки зрения писателем, который «знает жизнь», оказывается Солженицын. Но таким же оказывается и Шаламов. Оба «хлебнули», только выводы сделали противоположные, в разные стороны доверия и недоверия к человеку. Значит, даже если «знаешь жизнь», можно жить совершенно по-разному.

«Знать жизнь» – это гадость, мерзость, пурга, грязь в лицо, ожидание подлянки по всему азимуту. Национальная философия закладывается на глухую самооборону, ожидание внезапного удара. От такого «знания жизни» рождается тяжелая подозрительность русских, настороженность, тугодумство, недоброжелательство, о котором как о национальном недуге писал Пушкин. Социальная патология объявлена компасом, по которому требуется ориентироваться.

«Жизни не знаешь» – значит духовно проштрафился, не состоялся как личность, зря проболтался на этой земле. Вот, казалось бы, русская философия существования. Раз дошел до пограничной ситуации, то постиг смысл жизни.

Однако это не совсем так, или даже наоборот. Экзистенциализм как традиция зовет к ответственности отчаяния. Предлагает сохранить интегральность личности в невыносимых, абсурдных условиях. У нас же «знать жизнь» – значит спасайся, как можешь, учись выкручиваться любыми способами. На этот случай и заготовлена знаменитая спецпоговорка: «не объебешь – не проживешь». Конечно, некоторые тонкие деятели тут же морщатся и начинают поговорку вымарывать. И это тоже выход в национальную философию. Надо выживать по коду, который не разглашается. Не вскрыть гнойник, а поджать губы. Поговорка для служебного пользования. Но все-таки: кого именно поговорка призывает «объебать»? Адресат чудесным образом не указан. Мы все – ее адресаты. Пограничная ситуация оказывается ситуацией вседозволенности. «Знать жизнь» – не искусство жить, а искусство выживать.