Энциклопедия шокирующих истин

И совсем иное дело — героическое начало, которое представляет собой стабильное, непоколебимое состояние благородной, возвышенной души, готовой к подвигу самопожертвования во имя нетленных идеалов и ценностей.

Это экзотика, это Христос, Коперник, Сахаров…

Существует две породы людей. Одна порода многочисленная, плодовитая, счастливая, податливая, как глина: они жуют колбасу, рожают детей, пускают станки, подсчитывают барыши — хороший год, плохой год — невзирая на мор и войны, и так до скончания своих дней; это люди для жизни, люди на каждый день, люди, которых трудно представить себе мертвыми.

И есть другая, благородная порода — герои. Те, кого легко представить себе бледными, распростертыми на земле, с кровавой раной у виска; они торжествуют лишь один миг — или окруженные почетным караулом, или между двумя жандармами, смотря по обстоятельствам, — это избранные.

Жан Ануй. Эвридика

1915 год. Первая мировая война. На передовые позиции русских войск приезжает император Николай Второй. Его Величество молодцевато шагает вдоль линии окопов. Солдаты восторженно приветствуют его…

Вдруг прямо у ног императора падает вражеская граната с горящим фитилем. Через секунду-другую она взорвется. И в этот последний момент неказистого вида солдатик бросается к гранате, хватает и отшвыривает ее далеко в сторону. Взрыв.

Николай подзывает солдата:

— Как звать тебя, герой?

Рядовой Петров, ваше императорское величество!

Поручик Петров, — поправляет император. — Кстати, князь, — обращается он к одному из сопровождающих его вельмож, — сей достойный офицер с моего благословения просит руки вашей дочери!

Князь, естественно, немеет от изумления.

— Что ж, князь, — продолжает Николай, — в таком случае, полковник Петров просит руки вашей дочери!

Князь краснеет, бледнеет, но своего согласия никак не выражает.

Уже теряя терпение, император отрывисто произносит:

— Князь! Генерал-майор Петров просит руки вашей дочери!

Нижний чин Петров подошел к императору и сказал, дружески похлопав его по плечу:

— Коля, чего ради ты перед ним унижаешься! Да неужто мы с тобой блядей себе не найдем?!

Вот такие они, герои, то сверкающие буйным величием, как Гектор или Александр Великий, то демонически зловещие, как Кромвель или Сталин, то стоически отрешенные, как Христос или Сахаров, то незаметные и безвестные, затертые толпами серой посредственности…

Как известно, бывает много званых, да мало избранных, и поэтому черты героев не могут стать определяющими в собирательном образе Мужчины.

То же можно сказать и о мудрецах.

Мудрецы в общей мужской массе — тоже экзотика, преследуемая, гонимая и презираемая как за нестандартность мышления, так и за такие раздражающие качества, как искренняя неприхотливость в повседневной жизни, склонность к уединению и вообще непохожесть…

Что бы о тебе ни думали, делай то, что ты считаешь справедливым. Будь одинаково равнодушен и к порицанию, и к похвале.

Пифагор Регийский

Достойный человек не идет по следам других людей.

Конфуций

— Ты умираешь безвинно, — сквозь слезы сказала жена приговоренному к смерти Сократу.

— Глупая, — улыбнулся он, — неужели ты бы хотела, чтобы это было заслуженно?

Царь Дионисий во время пира потребовал, чтобы присутствующий за столом философ Аристипп сказал что-нибудь умное.

— Смешно, — отозвался Аристипп, — что ты у меня учишься, как надо говорить, а сам поучаешь меня, когда надо говорить. Дионисий рассердился и приказал философу занять место на самом дальнем конце стола.

— Понятно, — сказал Аристипп, — ты решил это место сделать отныне самым почетным!

Из того, что некто есть «великий муж», вовсе не следует еще, что он — муж, возможно, только мальчик, или хамелеон всех возрастов, или околдованная бабенка.

Фридрих Ницше

Проходя со своей свитой по кипарисовой роще в окрестностях Коринфа, Александр Македонский приблизился к бочке, к которой жил Диоген.

— Ты узнаешь меня? — спросил он.

Диоген равнодушно пожал плечами.

— Я — Александр, великий царь!

А я — собака Диоген, — с неменьшей гордостью произнес философ, — но почему-то не хвастаюсь этим.