Энциклопедия символов, знаков, эмблем.

Сера. Алхимический философский элемент, «негорящий огонь», олицетворение полупроявленного духа, мужского, огненного начала, интуиции, разума. Сера «связывает» изменчивую ртуть, но сама остается бесплодной — до тех пор пока не растворится ртутью. Согласно Парацельсу, когда сгорает дерево, пламя переходит на серу, ртуть поднимается вверх с дымом, остается соль как пепел.

В христианской традиции сера — «нечистый» металл, ее запах и горение — атрибуты сатаны. В Китае сера обладает магическими силами, защищающими от нечисти.

Миф и сказка.

Согласно определению в энциклопедии «Мифы народов мира», миф есть форма общественного сознания. К. Леви-Строс определяет его как «поле бессознательных логических операций». С позиции структурно-лингвистической, миф — символический «язык», с помощью которого человек описывает, интерпретирует и моделирует окружающую действительность (мифология есть комплекс символов (мифем), на которых основано человеческое мышление и которые суть максимально абстрактные образы, или психические структуры). Ключевое слово здесь — «моделирует»; миф создает именно модель текущей реальности (конкретное социокультурное «воплощение» материальной действительности), причем модель предельно достоверную, «воспроизводящую» из себя реальность. В трудах Тартуской Летней семиотической школы миф и фольклор были определены как вторичные моделирующие системы — вторичные по отношению к языку, на котором они основаны и который позиционируется как первичная моделирующая система.

Арфист услаждает слух сокологолового бога Гора. Древнеегипетская фреска.

Дочерняя форма мифа — сказка, в которой, по сравнению с «родителем», наблюдается ослабление этиологической (объяснительной) функции, а также ослабление веры в истинность описываемых событий и реалий (соответственно и ослабление веры в истинность конкретного фрагмента действительности).

«Вторичность» сказки по отношению к мифу проявляется в том, что она, например, оперирует уже не мифологическим «первовременем» («когда животные были людьми»), а некоторой условной хронологией — и не менее условной пространственностью («в некотором царстве, в тридесятом государстве» и т. п.), в отличие от строгой географической локализации мифа (там, где последняя присутствует). Эта условность времени и места ведет и к демифологизации результата, то есть к ослаблению этиологической функции мифа: деяния мифологических героев носят ярко выраженный космический характер и имеют универсальное значение в своих последствиях (скажем, добывание огня, пресной воды, сотворение суши и др.), тогда как в сказке герои совершают те или иные поступки, руководствуясь, если воспользоваться пропагандистским клише советского периода, «стремлением к личному обогащению» (разумеется, «обогащение» следует понимать в широком смысле — как обретение некоего блага, материального, духовного, социального [брак] и т. д.) и восполнению исходной недостачи, приобретению чего-либо в семейно-родовой, иначе — социальной сфере.

Богиня Нинхурсаг и божество в образе быка у Мирового древа. Рельеф. Сузы (II тыс. до н. э.).

Иначе говоря, сказка есть способ описания не мира, а мифа, представляющего собой символическое истолкование окружающей действительности, своего рода метаязык мифа.

Вполне вероятно, впрочем, что сказка и миф связаны не столько диахронистически («родитель — потомок»), сколько синхронистически, как творческая дуада, наподобие божественной пары Гор — Сет в египетской мифологии, наподобие китайского представления о двух началах мироздания — Инь и Ян, наконец, наподобие Бога и сатаны в учениях богомилов и катаров.