Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Заметим, что мотив зол на целый свет и белый свет стервеня впервые встретился в наброске 1967 года: «Борясь с ее стервозностью, я к ней со всей серьезностью: / Мол, сбился с ног, мол, свет не мил, давно не вижу солнца» («Мать говорила доченьке…» /2; 564/). Здесь лирический герой выступает в образе «худого марафонца», которого подруга познакомила со своей мамой, но та его не одобрила, и он пытается «бороться» с ее «стервозностью». Похожая ситуация возникнет в другом спортивном стихотворении: «И с мамашей они мне устроили пост, / И моя худоба процветала. / Штангу я в трех попытках ронял на помост…» («С общей суммой шестьсот пятьдесят килограмм…», 1971). В первом случае герой — легкоатлет, а во втором — тяжелоатлет.

А вообще вся ситуация наброска «Мать говорила доченьке…»: «Хоть, говорит, вы — лысенький, но вы, говорит, не физики, / А нам, грит, нужно физика — не меньше кандидата», — восходит к раннему стихотворению «Говорят, я не военный, не воени-стический…»(конец 1950-х): «Не люблю, — она кричит, — нет в тебе источника! / Ты — молодчик, но не летчик, а мне нужно летчика»[2548].

Что же касается отношения лирического героя к своей судьбе, то, наряду с недовольством ею и проклятиями в ее адрес, иногда высказываются прямо противоположные сентенции: «Не возводи напраслину на бога и фортуну!» («Подумаешь — с женой не очень ладно!», 1969; АР-2-96), «На свой Зодиак человек не роптал» («О знаках Зодиака», 1974), «Я помню, нас копили в накопитель, / Я помню, как на мне порвали китель, / Нечаянно, конечно, — не ропщу» («Аэрофлот», 1978; черновик /5; 563/). Да и на своих концертах Высоцкий говорил: «Я совсем никогда не ропщу на судьбу по поводу того, что многих фильмов нет, как вот было у меня в “Стрелах Робин Гуда” или, там, “Мак-Кинли” и еще другие картины. Я им продлеваю жизнь, как могу: иногда их пою в концертах своих, выступлениях, иногда собираюсь сделать пластинку. Так что я думаю, что они все-таки до вас дойдут, эти песни, так чего сетовать-то особенно? Надо работать, и всё»[2549].

***

Сделаем небольшое отступление.

Лирический герой любит, чтобы у него «стыли зубы» от холодной воды. Но когда ему плохо («Песня конченого человека»), то он констатирует обратное: «Не пью воды, чтобы стыли зубы, питьевой». Позднее этот мотив — в жизнеутверждающем ракурсе — будет реализован в «Конце охоты на волков»: «Сладко ныли клыки — из застывшей реки / Пили воду усталые волки», «…Из речной полыньи, из ничейной реки, — / Пар валил изо рта, и немели клыки». «…И ломило клыки, но глотки велики, — / От погони уставшая стая волков» (АР-3-29). Еще раньше он встречался в черновиках «Смотрин», однако сопровождался безнадежным настроением: «Хлебаю я колодезную воду, / И зубы стынут, и в кишках урчит» (АР-3-63). Сравним последний мотив с более поздней «Песней о Судьбе»: «Я ликом тускнею, / Я чревом урчу», — а также с черновиком «Аэрофлота»: «Я, как мог, успокоил живот» (С4Т-1-288).

Здесь можно провести еще одну любопытную параллель.

В «Песне о Судьбе» судьба персонифицирована в образе голодного пса: «Глядит — глаза безумные, и с языка слюна», «Но жаль ее, голодную, — ласкается, дрожит». И, чтобы от нее отвязаться, лирический герой стал «по возможности подкармливать Фортуну, — / Она, когда насытится, всегда подолгу спит». Оба эти состояния — голод и сытость судьбы — уже имели место в черновиках «Смотрин», где судьба была представлена в образе свиньи: «А у меня свинья по огороду / От голода топочет и фырчит», «Доела свои свинские харчи», «Наевшись до отвала, топочит» (АР-3-63)[2550]. А в основной редакции «топочит» сам лирический герой: «Да на ногах моих мозоли прохудились / От топотни по комнате пустой», — типичный для Высоцкого прием, когда действия лирического героя переносятся на его судьбу, и наоборот. Например, в «Песне о Судьбе» герой, накормив и напоив своего пса и дождавшись, когда он уснет, сам становится псом: «Но пса охраняю — / Сам вою, сам лаю, / Когда пожелаю, / О чем захочу».

Кроме того, если в «Смотринах» свинья-судьба «от голода топочет и фырчит», то и пес-судьба в «Песне о Судьбе» ведет себя точно так же: «Но жаль ее, голодную, — ласкается, дрожит <.. > еще ворчит она: / Мол, закуски ни корки..»[2551]^[2552][2553].