Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Известно, как рвался Высоцкий сыграть роль Воланда, хотя ее репетировал Смехов, а самому ему дали роль Ивана Бездомного: «А с какой силой, безаппеляцион-ностью, в конце концов, он буквально выколачивал роль Воланда в уже подмалеванном рисунке из-под Смехова. Это было на моих глазах — он выходил на сцену, примерялся, разгуливал с тросточкой без тени сомнения, что Любимов скажет: “Начинай, Володя!”. Я был потрясен до восхищения. И оправдывал его!!»[2613].

Эти слова подтверждаются дневниковыми записями Вениамина Смехова от 21.02.1977: «Мотив Высоцкого — вымолить роль Воланда»2[2614]; и от 27.02.1977: «“Павшие”. Очень даже хорошо. Высоцкий: “Ты уж поактивнее, я сегодня хриплю, ты уж постарайся, хоть я тебя и подсиживаю в Воланде…”»2[2615].

По словам Смехова: «Когда, после премьеры “Мастера”, был подписан контракт на гастроли в Париже, Лионе и Марселе, Володя попросил Любимова о репетициях… в роли Воланда. Из соображений товарищества попросил скрыть это от меня. Забавно было следующее. Любимов отговаривал актера, но отказать Высоцкому не сумел, попросил: покажи, мол, первую сцену. Володя, по секрету от меня, отрепетировал с Бездомным и Берлиозом, вышел как-то после конца репетиций на сцену, и тут я стал свидетелем казуса. Репетируя без режиссуры, Высоцкий сам себя уверил в том, что главное в сцене — напугать зрителей и партнеров “дьявольщиной”. В самом начале разговора на Патриарших прудах он крикнул со сцены в будку осветителей: “Гаси свет!”. И страшным голосом проговорил об Иммануиле Канте, затем чиркнул зажигалкой и в темноте открыл рот, оттуда брызнуло пламя. Любимов прервал показ, сказал “спасибо” за цирковой трюк, и они удалились в кабинет. Через пару дней Высоцкий, по правилам дружбы, подошел за кулисами ко мне и признался, что хотел “подсидеть” меня в роли Воланда. Мы обменялись шутливыми репликами, и конфликт был исчерпан»[2616].

Более подробно обо всех перипетиях рассказал актер Театра на Таганке Михаил Лебедев (март 2001): «…в 1977 году я выпускал премьеру — это был спектакль “Мастер и Маргарита”. И Володя был назначен на одну роль. То есть мы были назначены с ним на одну роль — поэта Ивана Бездомного. А Володя не репетировал, не приходил. Он был несколько обижен. Ему очень хотелось сыграть Воланда. Я репетировал сначала с Вилькиным, потом показали Любимову. И Юрию Петровичу это понравилось. Потому что он сам не знал, как и с чего начать, с чего подступиться к “Мастеру и Маргарите”. <.. > Володя пришел. Один раз он вышел на сцену. Увы, он как-то относился, очень нехотя к этой работе. И было уже поздно, потому что спектакль уже шел, уже был на мази, уже был в работе, а он очень сильно отстал. И вот один раз он вышел, немножко попробовал себя — и после этого уже не выходил. <.. > Потом, уже после репетиции, он подошел ко мне и к Александру Исааковичу Сабинину, есть у нас такой актер, который играл Берлиоза. Он говорит: “Ребята, помогите мне. Я хочу сделать несколько сцен Воланда”. Как раз первая сцена: встреча Воланда с Берлиозом и с Бездомным, с этого начинается спектакль. И мы с ним репетировали, без режиссера, без всего. Просто с ним, чтобы он как бы знал сценически. Тем не менее, Любимов так и не выпустил его. Не знаю, почему. <…>- Высоцкий Любимову показывал, как хотел сыграть? — Да. Он один раз показывал. Тем более спектакль был уже в той стадии, когда Любимов уже как бы утверждался в актере. И ему, даже если ты и будешь играть немного лучше, он как бы уже в актере — и всё. Его трудно было как-то переубедить. Он вот видел уже всё. На мой взгляд, Высоцкий обладал большим даром и был бы гениальным Воландом. <.. > Так что Володя, конечно, очень хотел сыграть. Ну потом, когда он увидел, что Любимов как бы так: ну да, ну ладно… Было ясно по настроению, что не хочет. И Высоцкий перегорел. Поначалу же просто был обижен, что Любимов ему эту роль не дал. Ведь Любимов знал, что он очень хотел сыграть Воланда. <.. > Это было буквально перед премьерой. Потому что репетировали мы только вот наши сцены: встреча Берлиоза и Ивана Бездомного на Патриарших прудах. Вот только эти сцены мы делали. Потому что там как бы основные сцены его. <.. > Там было наполнение совершенно другое. Извините, конечно, за Веню Смехова. Все было гораздо глубже: по нерву, по мысли — иначе совершенно. Энергетический заряд был совершенно по-другому. Венечка — он несколько внешне такой. Он играл как бы немножко по своей фактуре, немножко на поверхности. Володя шел изнутри, изнутри шло. У него глаз совершенно другой, даже в репетиции. И как Любимов мог не заметить?! И то, что он не дал сыграть, для Володи это была травма. Но спектакль уже шел на выпуск, и поэтому Любимов уже всё… Это уже карета катилась, уже шло к премьере»[2617]^[2618].

Кроме того, в одном из поздних стихотворений поэт отождествит себя с Каином: «Но выбирал окольный путь — / С собой лукавил. / Я знал, что спросит кто-нибудь: / “Где брат твой Авель?”» («Казалось мне, я превозмог…», 1979).