В стихотворении «Вооружен и очень опасен» (1976) власть персонифицирована в образе центрального персонажа, который наделяется такими же характеристиками, как и «мохнатый злобный жлоб», живущий внутри лирического героя в стихотворении «Меня опять ударило в озноб…» (1979).
Первый вооружен «злобой,
завистью, ножом», а второй назван злобным (как и в песне «Про второе “я”», где герой, проигрывая своему двойнику, говорит: «Но вот я груб, я нетерпим и зол»; кроме того, в этой песне герой пускается в запой: «Но вот сижу и тупо ем бокалы», — и так же он поступит в стихотворении «Меня опять ударило в озноб…»: «Когда, мою заметив маету, / Друзья бормочут: “Снова загуляет...”»).Первый «жаден, зол, хитер, труслив»
и «расчет его точен и ясен», а второй «мелочен, расчетлив и труслив» (черновик /5; 550/).Если первый готов «продать» кого угодно: «Он здесь, он слышит, он предаст»
(АР-6-182), — то и лирический герой, когда его одолевает внутренний двойник, констатирует: «Во сне и лгал, и предавал, / И льстил легко я» («Дурацкий сон, как кистенем..»), «И всех продам — гуртом и в одиночку» («Меня опять ударило в озноб…»).Про этого двойника сказано также, что он — «с мозолистыми цепкими руками».
В произведениях Высоцкого таким атрибутом часто наделяются представители власти: «Я попал к ним в умелые цепкие руки» («Затяжной прыжок», 1972), «Они в надежных жилистых руках» («Мы бдительны — мы тайн не разболтаем…», 1979), «Я взят в тиски, я в клещи взят <.. > Вот в пальцах цепких и худых / Смешно задергался кадык» («Ошибка вышла», 1976). Причем если у внутреннего двойника — мозолистые руки, то такие же руки (и ноги) — у самого героя (правда, здесь эта характеристика не носит негативного оттенка): «Да на ногах моих мозоли прохудились / От топотни по комнате пустой» («Смотрины», 1973), «На руках моих — мозоли, / Но руля по доброй воле / я не выроню» («Две судьбы», 1977; черновик /5; 464/).Вообще характеристика злобный жлоб
часто применяется Высоцким как к внутреннему, так и к внешнему образам власти: это тот же огромный лоб из песни «Ошибка вышла»; те же здоровенные жлобы из «Лукоморья»; тот же здоровый черт из «Сентиментального боксера»: «А он всё бьет, здоровый черт, ему бы в МВД» (АР-574); тот же злобный клоун из стихотворения 1979 года, где он, как и в предыдущей песне, избивает лирического героя: «Мой черный человек в костюме сером!.. / Он был министром, домуправом, офицером. / Как злобный клоун, он менял личины / И бил под дых внезапно, без причины»; те же злые шуты из «Песни Бродского»: «И будут в роли злых шутов и добрых судей <.. > Но мы откажемся, — и бьют они жестоко»; и те же злые бесы из стихотворения «Слева бесы, справа бесы…» и «Песни-сказки про нечисть»: «Не поймешь, какие злей», «.. Где такие злые бесы / Чуть друг друга не едят».Кстати, в разговоре с Анатолием Меныциковым (1970 год) Высоцкий прямо назвал представителей власти жлобами: «Я должен напечататься, чтобы люди могли прийти к этим жлобам,
ткнуть их носом в ‘Комсомольскую правду’ и сказать: “Вот! Его в ‘Комсомолке’ печатают! Вот так!”…»[2636][2637].Сравним также у Окуджавы: «Покуда полоумный жлоб / Сулит дорогу нам к острогу…» («Союз друзей», 1967). Полоумный жлоб
здесь вновь является собирательным образом власти: это те же полоумные ворожихи из песни Высоцкого «Приговоренные к жизни» (1973), те же полубезумные ораторы из стихотворения «Новые левые — мальчики бравые…» (1978)49 и те же бесноватые псы из «Побега на рывок» (1977). Причем черновой вариант «Новых левых» — «Слушаю осатаневших ораторов» /5; 530/ — напоминает характеристику секретаря парткома колхоза «Путь Ильича» Шпаковского из романа Высоцкого и Мончинского «Черная свеча» (1976 — 1980). О нем сказано, что он «подарил Упорову осатаневший взгляд» (С5Т-5-467). Такой же характеристикой наделялся главврач в песне «Ошибка вышла» (1976): «А самый главный сел за стол, / Вздохнул осатанело / И что-то на меня завел, / Похожее на дело».***