Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

1) «Однажды пере-перелил Судьбе я ненароком» = «И это был не протокол: / Я перепил вчера» («Ошибка вышла»; черновик /5; 400/);

2) «Пошла, родимая, вразнос» = «Могу — вразнос, могу — враскрут» («Ошибка вышла»), «Пошел, как на таран» («История болезни»);

3) «И, сзади прыгнув на меня, схватила за кадык» = «И прыгнул, как марран» («История болезни»; черновик /5; 404/);

4) «Хамила, безобразила», — как поступал лирический герой в «Путешествии в прошлое», «Французских бесах» и ряде других произведений;

5) «И, сзади прыгнув на меня, схватила за кадык» = «Не тут-то было! Я сидел надежно, / Обняв его за тоненькую шею» («Осторожно! Гризли!», 1978);

6) «Но жаль ее, голодную, — ласкается, дрожит» = «Дрожал всем существом своим» («Ошибка вышла»);

7) «.. Что и Судьба попятится, испуганна, бледна» = «И, конечно, испугался — / Думал, до смерти забьют» («Диагноз»; черновик — АР-11-52);

Кроме того, в «Двух судьбах» и в «Песне о Судьбе» лирический герой и его судьба боятся друг друга: «Озираюсь, задом пячусь» = «.. Что и судьба попятится, испуганна, бледна» (в первом случае лирический герой сбегает от двух своих судеб, а во втором уже судьба сбегает от него).

Ну и, наконец, самое главное сходство. На протяжении почти всей «Песни о Судьбе» герой хочет избавиться от соседства своей судьбы и поэтому мечтает быть повешенным: «Должно быть, старею? / Пойти к палачу — / Пусть вздернет на рею, / А я заплачу». Но в концовке он всё же решает остаться жить и вместо себя отправляет на виселицу свою судьбу: «Судьбу, коль сумею, / Снесу к палачу — / Пусть вздернет на рею, / А я заплачу».

По поводу же «хамства» Высоцкого можно процитировать и воспоминания Владимира Конкина: «Иногда это был хам, грубый и прямолинейный человек. В отличие от меня. Но при этом он все равно оставался поэтом и нервы в клочья драл! Огромная внутренняя сила, личность пружинистая, мощная»[2702]^[2703].

Да и в стихах он говорил о себе: «Ах, откуда у меня грубые замашки?!» (1976), «Я сначала грубил, / А потом перестал» («Побег на рывок», 1977), «Может, грубо сказал (так бывает со мной, / Когда я чрезвычайно отчаюсь)…» («С общей суммой шестьсот пятьдесят килограмм…», 1971), «И простите, если резок и груб» («Мореплаватель-одиночка», 1976), «Дома я раздражителен, резок и груб» («В голове моей тучи безумных идей…», 1970). В то же время про свое первое и второе «я» поэт говорит: «Первый голос был обычный — / И не резок, и не груб, — / Это Ваня Дыховичный, / Всем известный книголюб. / Ну а голоса второго / Трудно было не узнать — / Только Витьке Кораблеву / Мог такой принадлежать!» («Детская поэма», 1971). То есть голос Витьки Кораблева, в отличие от голоса Вани Дыховичного, был «и резок, и груб»

О «грубости» Высоцкого говорили также Юрий Емельяненко и Барбара Немчик: «Матерился сплошь и рядом…»^ш; «Как он матерился! <…> Кстати, он легко употреблял мат — но это у него выходило как-то очень естественно и красиво»[2704].

Что же касается «брата» лирического героя, который фигурирует в песне «Про двух громилов — братьев Прова и Николая», то он уже встречался в «Баньке по-белому» (1968): «Вспоминаю, как утречком раненько / Брату крикнуть успел: “Пособи!”, / И меня два красивых охранника / Повезли из Сибири в Сибирь». Позднее он будет упомянут в черновиках стихотворения «Я не спел вам в кино, хоть хотел…» (1980), посвященного братьям Вайнерам: «Уверен был бы я в своем родном братане, — /Я б в бане суток пять с едой, конечно, мог. <…> У нас на Колыме пока еще морозно, / Ну, минус пятьдесят — меняем полуось. / Я и мой брат Иван вам пишем: будет поздно! / Так требуйте свое от оторви и брось!» /5; 599/, - и в черновиках «Таможенного досмотра» (1974 — 1975): «Я, кстати, в церковь не хожу — / Хожу в пивную с братом, / Да Киссинджера не везу / На встречу с Арафатом» (АР-4-213). А о своих походах «в пивную» лирический герой скажет в стихотворении «Я был завсегдатаем всех пивных…» (1975) и в «Сказочной истории» (1973): «В кабаке старинном “Каме” / Мы сидели с мужиками» (АР-14-150).