Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Похожие образы появятся в «Письме пациентов Канатчиковой дачи в редакцию телепередачи “Очевидное — невероятное”» (1977): «Вон дантист-надомник Рудик. / У него приемник “Грюндиг”, / Он его ночами крутит, / Ловит, контра, ФРГ».

Совпадает даже размер стиха в обоих фрагментах (а контрой назван и герой «Пародии»: «Враг не ведал, дурачина…»; сам Высоцкий также жаловался Алексею Герману, что его «чуть ли не врагом выставляют»[655]^[656][657]). Кроме того, одинаково говорится о реакции «вражеской» радиостанции: «А потом про этот случай раструбят по Биби-си» = «У ученых неудача, / Би-би-си <о ней> трубит» (АР-8-61).

Возникает также параллель с «Песней про Джеймса Бонда», поскольку и Бонд, и Рудик скрываются от постороннего внимания: «Он на своей на загородной вилле / Скрывался, чтоб его не подловили» /4; 218/ = «Он ушел на дачный прудик, / Голос вражеский поймал» /5; 472/. Сравним заодно с наброском 1969 года: «Я сегодня поеду за город / И поляну найду для себя» /2; 592/, - и с «Песней о двух красивых автомобилях» (1968): «Из кошмара городов / Рвутся за город машины».

Что же касается героя «Пародии», то он пользуется инфракрасным объективом исключительно тайком, поскольку у Высоцкого «“инфра”, “ультра” — как всегда, в загоне» («Представьте, черный цвет невидим глазу…», 1972), и с этими инфра и ультра поэт, несомненно, идентифицировал самого себя, так как всегда был «в загоне» (мотив «загнанности» встречается во многих произведениях Высоцкого). Кстати, строки «И ультрафиолет, и инфракрасный — / Ну, словом, всё, что “чересчур”, - не видно» вновь возвращают нас к «Пародии», поскольку ультрафиолетовый цвет — это разновидность черного432, а главный герой «Пародии», во-первых, работает ночью, а во-вторых, на его фотографиях «представало в черном цвете / То, что ценим мы и любим, чем гордится коллектив». Похожую маску наденет на себя автор в «Песне Геращенко» (1968) и в «Куплетах Гусева» (1973), где будет выступать в образе сыщика: «Имеем дело с попираньем прав / И только с темной стороною нашей жизни» /2; 91/, «Имею дело с темной стороною, / А в светлой — обойдутся без меня» /4; 269/ (еще одна параллель между этими песнями: «Мой метод прост — брать всех под подозренье» = «Мой метод прост — сажусь на хвост и не слезаю»).

Вообще же образ ультра Высоцкий впервые применил к себе в стихотворении, написанном еще в Школе-студии МХАТ! Начинается оно так: «Прошу простить меня за стиль мой ультранизкий, / Я ожидаю всё — и брань, и свист. / Она была надомной машинисткой, / А он был паровозный машинист^.

Таким образом, суть разбираемой строфы из «Пародии на плохой детектив» сводится к тому, что поэт, выступающий в образе «несовейского человека», при помощи инфракрасного объектива запечатлевает советскую жизнь с фотографической точностью (как в прямом, так и в переносном смысле).

А ведь если вдуматься: песни Высоцкого — это и есть фотографические снимки советской действительности, за которые в июне 1966 года он был «пострижен и посажен» (арест в Риге и пребывание в одиночной камере). Вот как этот мотив реализован в «Пародии»: «Наш родной Центральный рынок стал похож на грязный склад, / Искаженный микропленкой, ГУМ стал маленькой избенкой». А незадолго до этого, в сентябре 1966 года, появилось «Письмо из Москвы в деревню», где главный герой обращался к своей жене и также упоминал ГУМ: «До свидания! Я — в ГУМ, за покупками. / Это — вроде наш лабаз, но со стеклами». Сразу устанавливается тождество между двумя песнями: Центральный рынок = ГУМ; склад = лабаз. Причем если у «мистера Джона Ланкастера Пека» ГУМ превращается в избенку, то герой «Письма» приравнивает ГУМ к лабазу (то есть оба «играют на понижение», что создает контраст с советской пропагандой). Напрашивается вывод: герои этих песен — суть авторские маски, так как каждый из них «искажает» (с официальной точки зрения) советскую действительность.

Но продолжим сопоставление «Пародии на плохой детектив» с «Письмом пациентов Канатчиковой дачи».