3 июня 1940 года Италия ввязалась в войну не в то время, не на той стороне, с неподходящим снаряжением и неподготовленной армией. Ее лучшие войска были утомлены испанской и эфиопской кампаниями, а боевой дух солдат — исключительно крепкий в Первую мировую — был на нуле. Что еще хуже, Бенито Муссолини попал под воздействие чар броской, впечатляющей своим видом военной техники — быстрых, маневренных танков, самолетов и военных кораблей. Все они имели легкую броню и выглядели изящными с технической точки зрения, но при этом были совершенно не в состоянии сдержать тот жесточайший натиск вражеских орудий, который вскоре должен был на них обрушиться. Италии не просто не хватало жизненно важных материалов и сырья; ее промышленную мощь подрывали неэффективный менеджмент и крайне неподатливая, инертная рабсила, никогда не реагировавшая на пламенные призывы фашистского правительства.
На публике Гитлер льстил Муссолини, утверждая, что они с ним равны, но на деле немцы не раскрывали своих военных планов, тем самым вынуждая дуче и его свиту импровизировать самостоятельно.
Осенью 1940 года, подстрекаемый легкими, как казалось, победами вермахта на европейском фронте, Муссолини предпринял попытку поиграть мускулами. 200 тысяч солдат его армии уже были крепко привязаны к Эфиопии, где отбивались от атак британцев и солдат из Южной Африки, но он все равно принял решение оккупировать маленькое греческое королевство. Эта кампания казалась легкой прогулкой, нужно было всего-то перемахнуть через границу Албании, уже ставшей итальянским владением. Но греки показали, что более чем способны защитить себя в суровых условиях гор Эпира, и кампания итальянцев немедленно захлебнулась. Затем эскадрильи британских самолетов с палубы авианосца Его величества
По иронии судьбы, провал Муссолини в Греции позволил ему чуть дольше продержаться в войне. Гитлер был вынужден направить свои силы в Югославию и Грецию, чтобы выручить своего беспомощно барахтающегося союзника. Это, в свою очередь, вынудило британцев отвести части своей африканской армии обратно в Египет, чтобы защититься от намечавшегося, как тогда казалось, натиска нацистов на Ближний Восток. Гитлер ответил на это отправкой в Африку Лиса Пустыни, Эрвина Роммеля, чтобы тот атаковал неприкрытый британский фланг в Ливии. На фоне всех этих маневров супердержав итальянцы выглядели лишь легковооруженными статистами, которыми в равной степени помыкали как более сильные и решительные союзники, так и враги.
Пока Италия допускала ошибку за ошибкой, все глубже увязая в войне, один из ее граждан неожиданно обнаружил себя в изоляции на далеких берегах и в очень странных обстоятельствах. Луиджи Кинетти успешно укрывался во Франции, когда ему в начале 1940 года пришла телеграмма с родины с требованием возвратиться в Италию и вступить в ряды армии. Кинетти демонстративно отказался, послав ответ со словами о том, что он уже послужил стране во времена Первой мировой. Однако в 1941 году Кинетти все же покинул Францию, отправившись в Америку с несбыточными планами на участие в «500 милях Индианаполиса», и в конечном счете решил там остаться. Он надолго останется в Нью-Йорке, где будет жить в положении чужака из враждебной страны и работать над экзотическими автомобилями.
Энцо Феррари в свои 42 был уже слишком старым для службы в армии. Пока кое-кто в менеджменте Alfa Romeo все еще продолжал заигрывать с гоночными автомобилями, он бросил свое выбранное призвание и переключил всю энергию на военное дело — или, если говорить точнее, на зарабатывание денег на военных усилиях страны (как будут поступать миллионы некомбатантов по обе стороны фронта). Повторим, что не существует никаких доказательств того, что Энцо Феррари испытывал какие-либо симпатии к фашизму (или какому-либо другому политическому течению) — за исключением некоторых резких лозунгов, публиковавшихся в рассылке Scuderia.