Эныч

Кореец срывается с места и прыгает вниз. Майор, перебравшись на край головы, следит за тем, как совершает приземление незадачливый сын гениального Кима. Видит, что тот исчезает в люке у основания статуи. Туда же выстроившиеся в очередь женщины кидают младенцев.

«Наливай, маманя, щей, — думает Степанчук. Ощущает, что статуя растет. — Вот это подкормка! С такой любовью к хозяину никакого коммунизма строить не надо. И десяти минут не сижу, а уже метров на пятнадцать подвырос».

Майор обращает взор на восток. Там раскинулись острова страны Восходящего Солнца. У подножия бирюзовой горы Фудзияма на широком лугу стоит пень. Он служит сиденьем для доктора Ока. Вокруг доктора расположилось пятьсот тысяч слушателей. Для остальных не хватило места. С вершины горы Фудзияма на доктора Ока и его последователей нацелено девятьсот телевизионных камер. Доктор Ока поднимает руку. Опускает. Произносит:

— Ом.

— Ом, — доносится до Степанчука многотысячное эхо. Доктор Ока опускает голову. Поднимает. Говорит:

— Омм.

— Омм, — повторяют последователи.

— Оммм, — говорит доктор.

Степанчук пожимает плечами. Смотрит в сторону Окинавы. Там в акватории порта ремонтируется советская атомная подводная лодка. Ветерок доносит до Степанчука:

— Тюря, подай ведро. Тут реактор протекает. Надо эту дрянь за борт слить.

На пирсе в смиренных позах застыли представители местной префектуры.

— Пазалуста, господина капитана, уберите васа заметятельная лотка другой места. Есть очень красивый лагуна — Пила-Хаборе.

— Пошел ты, — вяло отвечает механик. — Тюря, дядек ты соленый, ну где же ведро? Все нижние отсеки уже затопило, — слышит Степанчук.

— Оммммммм.

«А что же, интересно, творится в Австралии?»— думает Степанчук. Глядит на юг. Видит Австралию. На дальнем краю Зеленого континента группа энтузиастов поедает фабрику по обогащению урановой руды. Зрители, расположившиеся в сумках у кенгуру, покуривают сигары, потягивают виски, позевывают.

«Совсем с жиру сбесилась Австралопитекия. Сначала бритвенные лезвия жрала, потом автомобили, а теперь на фабрики перешла. Послать бы этим овечникам каждому по летающему дядьку, вмиг бы зевать перестали».

— Оммммммммммммммммм, — говорит доктор Ока. Майор встает, разминается.

«Ну, что ж. Через Амур не пускают. Полечу через Балтийское море. Если уж там всякие шведы за женами изменников Родины проскакивают, то я и подавно проскочу».

Степанчук снимается с места. Над Фудзиямой ему в спину бьет звуковая волна.

— …ммммммммммммммммммммммм… Эдуард Иванович теряет сознание.

…Что-то больно давит майору в живот. Затем следует удар по голове.

— Эт-то еще что такое?! — Степанчук открывает глаза. Получает второй удар. Обеими руками хватает сучковатый посох, принадлежащий высокобородому старику в лохмотьях и резко дергает. Старик с воплем падает на грудь Степанчуку. Перебросив тело через себя, майор встает на ноги. Старик, оказавшись в горизонтальном положении, с ненавистью глядит на Эдуарда Ивановича. Хватает горсть песка и бросает ему в лицо. Майор успевает отклонить голову. Приказывает лежащему:

— Не шевелиться. Быстро отвечать на вопросы. Фамилия, имя, отчество, место жительства, род занятий?

— Степанчук, — отвечает старик, сверля майора прокрустовыми глазками. — Эдуард Иванович. Советский Союз. Палач.

— Ты брось свои штучки, Тимон, — Степанчук выдвигает челюсть. — У меня не Афины. В подвалах сгною.

— А это видел? — рука старика вытягивается. Под носом у майора появляется фига, состоящая из грязного большого пальца и костистого сухонького кулака. Майор, отступив, возвращает на место челюсть. Старик, убрав руку, встает, ворчит, поднимая посох:

— Разбудил слепня на свою выю. Как будто эту падаль человеческую не знаю. Верблюд я полоумный. Две тыщи лет с гаком прошло, а все никак не привыкну к мерзостям твари людской.

Старик замолкает. Уходит. Степанчук, глядя ему вслед, кричит:

— Стой! Ты куда?

— Тебе-то какое дело, гнус египетский?

Старик, пройдя несколько метров, останавливается. Оборачивается. Угрюмо смотрит на майора.

— Степанчук! Ты когда-нибудь задумывался над тем, Что ты есть? Что? Шевелил ли ты хоть раз над этим вопросом своими куриными мозгами? Пытался ли осознать свое место и назначение в этом мире? Искал ли смысл жизни? Или ты только набивал свой желудок, спал, размножался и калечил себе подобных? Ты дрянь, Степанчук.

Старик продолжает свой путь. Майор растерянно провожает взглядом сутулую спину Тимона. Лезет несуразная мысль: «Надо же, как старикана согнуло. Не спина, а столик. Можно выпить, закусить и еще место где посадить вертолет останется».

— Идем со мной. Чего выставился? — не оглядываясь произносит старый афинянин. Эдуард Иванович следует за Тимоном.

Путники движутся по безграничной равнине. Нещадно палит белое солнце. Высоко в небе кружат, издавая отрывистые гортанные звуки, черные птицы. Ноги майора по щиколотку погружаются в сухой горячий песок.

— Насчет палача ты не прав, — поравнявшись со стариком, говорит Степанчук. — Тут ты напутал. Я…