Эолова Арфа

Смеялся над снами в фильмах признанных мастеров — Бергмана, Тарковского. Сам он снимал так, чтобы зритель видел сон глазами спящего. Вот в «Разрывной пуле» — сначала показано, как Шилов спит крепким сном, рядом с ним сидит Булавкина. Она смотрит, как он спит, и долго не решается его разбудить. Но надо будить, и она начинает тихонько гладить его по плечу, потом все настойчивее и сильнее.

Дальше следуют виды красивого осеннего леса, которые доснимали в октябре, когда фильм вовсю монтировался. Зритель видит ноги в ботинках, которые шуршат листвой. Где-то далеко кукует кукушка, и за кадром слышен голос Шилова, считающего кукования. Появляется жена Ира. Кукушка перестает куковать. Голландский угол поворачивает камеру так, что она превращает кадр в качели, а Ира говорит голосом Булавкиной:

— Григорий Фомич, проснитесь! Григорий Фомич! Новых раненых привезли, Григорий Фомич, миленький!

Шилов просыпается и не сразу выходит из своего сна. Смотрит внимательно на Булавкину и наконец узнаёт ее:

— Булавочка... Это ты?

— Григорий Фомич, я люблю вас. — Очень хорошо, спокойно и просто произнесла эту неожиданную для сюжета фразу циркачка Жанна.

— Что-что?

— Ничего. Вам послышалось.

— Вот так так...

Шилов внимательно смотрит на Булавкину:

— А ты ведь очень красивая, Булавочка. Влюбись в кого-нибудь другого, ладно?

— Ладно.

Из летнего павильона «Мосфильма» актер Георгий Жжёнов снова шагает в морозное и заснеженное Подмосковье, которое исполняет роль Финляндии. Шилов выходит из палатки, его колотит от холода.

Письма Незримов ненавидел не меньше снов, особенно когда их крупно показывали в кадре, писанные идеальным почерком:

— Красиво писал только Башмачкин у Гоголя в «Шинели».

В «Разрывной пуле» Шилов пишет письмо, камера движется вокруг него, совершая неполный оборот, а за кадром звучит голос Шилова. В письме он врет, что военные сборы затягиваются ввиду непростой внешнеполитической обстановки, врет, что работает в хорошем госпитале, все благоустроено, тепло, чисто, все необходимое оборудование, питание великолепное, жаловаться не на что, кроме работы, которой очень и очень много...

Ирина дома читает молча письмо от мужа, усевшись с ногами на диван, камера движется вокруг нее, совершая полный оборот, а за кадром продолжает звучать голос Шилова. Дальше в письме он объясняется в любви, жалеет, что не может приехать вместе встречать Новый год. Ира идет утром на работу по зимнему Ленинграду, всячески украшенному к Новому, 1940 году, она с грустью смотрит на красивые здания величественного города и слышит строки из письма мужа.

— Замечательно снято, и очень берет за душу! — отозвался прототип Шилова, просматривая предварительные кадры фильма.

Хирургу Шипову нравилось, хотя он и стеснялся, умолял: «Пусть будет не Григорий Шилов, а подальше от меня, какой-нибудь Егоров, Филимонов, что ли. Да мало ли имен и фамилий!» Но Эолу нравилось именно это сочетание: Григорий Фомич Шилов.

Вот он снова в палатке оперирует. Рядом с ним другого раненого оперирует Мезгирёв. Шилову помогает Булавкина, Мезгирёву — Лебединская. И так они встречают Новый год! Булавкина говорит, что с кем встретишь Новый год, с тем его и проведешь. Над ней смеются, мол, хотелось бы в другой компании и не в промерзлой палатке.

Постепенно Веронику стала раздражать эта пигалица-акробатка. Она вдруг оказалась неплохой артисткой, и Эол даже однажды не сдержался:

— У Жанны лучше, чем у тебя, получается.

Ника обиделась. Промолчала, потом долго плакала, уединившись. Во время съемок «Разрывной пули» она оказалась беременной, и Эол не давал ей повода для обид, заботился, чуть она побледнеет — тревожился. И постоянно спрашивал, чего ей хочется скушать. Но на съемочной площадке злился, слыша фальшивые интонации в редких репликах, прописанных Матадором в сценарии. Ньегес-то видел скудный актерский диапазон жены режиссера и не особо старался придумывать для нее фразы.

— Чего это у тебя Лебединская совсем на эпизодическую роль скатилась? — возмущался режиссер. — Эпизод с куклой мы не отменяем. Так что добавь ей драматургии в остальных сценах.

Но испанец неохотно прислушивался. Когда снимали сцену прощания с Днепровым, которого несут к фургону с красным крестом, а потом прощаются, радуясь, что он выжил, Эол вдруг зло воскликнул:

— А почему у нас тут Лебединская не участвует? Автор сценария!

— Я как-то не учел, — пожал плечами Ньегес. — Ёл, ты же сам утверждал сценарий.

— Так... Немедленно оденьте и загримируйте артистку Новак! И пусть она тоже скажет что-нибудь.

Одели, загримировали, привели.

— А что говорить-то? — спросила Ника.

— Ну, что бы ты в таком случае сказала?

— Даже не знаю... Живите на здоровье.

— Вот! Великолепно! Трогательно и наивно. Учись, сценарист!

Фургон закрывается, машина трогается, уезжает. Хирурги, медсестры и санитары машут вслед. Прибегает Булавкина, тоже машет вслед фургону, потом сообщает, что прибыли еще две машины с ранеными.