Эолова Арфа

Людмила подходит к Павлу, берет в руки его лицо, жадно смотрит на бывшего мужа, целует его в одну щеку, потом в другую:

— Хорошо, я буду ждать. И как ты решишь, так и будет.

Она отходит от него, идет в сторону своего дома, оборачивается, замирает, затем идет к дому решительнее. Павел смотрит и смотрит ей вслед, как она входит в подъезд своего дома.

Затем он идет по Волжской набережной навстречу солнцу, и в лице его то радость, то боль. Он устало бормочет:

— Жди, когда снега метут, жди, когда жара, жди, когда других не ждут, позабыв вчера. Жди, когда из дальних мест писем не придет, жди, когда уж надоест всем, кто вместе ждет...

Павел идет навстречу рассвету, останавливается около двойной скамейки, одна часть которой повернута в сторону Волги, другая — в сторону города. Он садится боком на ту часть, что в сторону Волги. Садится так, будто на другой части скамейки, что в сторону города, сидит еще кто-то, с кем Павлу хочется поговорить.

— Ну что скажете, заключенный Суховеев? — задает он вопрос самому себе.

На другой день Людмила стоит на балконе и смотрит на ротонду. Дубов из комнаты спрашивает:

— Ждешь его?

Она вздрагивает, возвращается к мужу, хочет что-то сказать, но мучительно молчит. Дубов берет ее за руку, притягивает к себе, сажает на колени:

— Ты свободна в выборе решения. Хотя знай...

Она накрывает ладонью его рот:

— Знаю.

Поздний вечер. Людмила снова стоит на балконе. Видит, как по Волжской набережной идет Павел. Он останавливается, смотрит на Людмилу. Долго смотрит, потом заходит в ротонду и там ждет. Людмила готова сорваться и бежать к нему, но постепенно берет себя в руки, сжимается и идет к мужу:

— Будем ужинать.

— Думаешь, он придет?

— Никто не придет. «И голос был сладок, и луч был тонок, и лишь высоко у царских врат причастный к тайнам плакал ребенок о том, что никто не придет назад».

Ярким солнечным днем несчастье плывет на теплоходе по Волге, мимо проплывают красивые пейзажи, за кадром слышится голос Суховеева:

«Дорогие мои Людмила, Сергей, Михаил. И вы — Виктор и Ирина. Я ухожу, это необходимо и справедливо по отношению ко всем нам. У вас семья, а я — утраченное прошлое. У вас сыновья, дочь, у меня ничего нет. Вы любите друг друга. Я ухожу, здесь нет жертвы. Не бойтесь, я ничего с собой не сделаю. Буду жить. Мне сорок четыре года. Еще не поздно начать все сначала. Попробую создать свою семью. Люблю всех вас. Людмилу, Сергея, Михаила. И Виктора, и Ирину. Павел Суховеев. Человек из невозвратного прошлого».

Дубов на даче, сидя в плетеном кресле, читает письмо, рядом стоит Людмила, слезы струятся по ее лицу. Камера движется вокруг мужа и жены. Дубов произносит вслух последнюю фразу:

— «Павел Суховеев. Человек из невозвратного прошлого».

Он тоже встает, складывает письмо, кладет его на стол. Людмила подходит к мужу, прижимается к нему, рыдает.

Павел едет в автобусе, смотрит на зеленые леса и луга, на могучие белоснежные облака в небе. В какой-то деревеньке на обочине дороги стоят дети, машут руками проезжающему автобусу. Павел слабо улыбается и тоже машет им рукой.

Досюда все снималось в соответствии со сценарием Ньегеса, прекрасно прописанным, но дальше у Матадора пошли такие слюни, что Эол разъярился:

— Не понимаю, как вы там у себя быков убиваете!

Суховеев перебирается в другой поволжский город. Работает на заводе. В один из дней к нему приезжает Дубов с подарками, благодарит за то, что не увел Людмилу и сыновей, они обнимаются, плачут...

— Тьфу!

— А как ты хочешь? Чтобы он нашел его и пристрелил?

— Вот это было бы лучше. Не так слащаво. Может, это даже и ход. Мужик живет в ожидании, что этот репрессированный, того и гляди, снова причешет в Ярославль. Я бы на его месте так и сделал.

— Ну, тогда точно фильму хана.

— У меня другой замысел. Смотри, Саня, что происходит у Феллини в «Дороге»? Когда клоун предлагает Джельсомине бросить этого урода и выступать вместе с ним, наметился благополучный конец. Можно было и вовсе сделать так, что они объединяются и дальше выступают втроем. Клоун нарочно подтрунивает над Дзампано, чтобы придать остроты и смеха, а тот якобы в ярости бегает за ним, но все равно выполняет свой трюк. И все, тишь, да гладь, да божья благодать, прямо как у тебя в сценарии. Но фильм не имел бы такого драматического накала. Женская жертвенность — вот чего я хочу. Джельсомина жертвует своим счастьем ради того, чтобы у Дзампано пробудилась душа. А у нас можно еще сильнее сделать: Людмила жертвует счастливым благополучием в семье Дубова ради любви к Суховееву, ради счастливого неблагополучия.

— Это будет сильно, — согласился Ньегес. — Но что нам скажут: «Она уходит от Героя Советского Союза к лишенцу. Это что, такой выбор должна сделать страна?»

— Скажут. И наплевать. Искусство важнее. Да не писай кипятком, компаньеро!

И Ньегес с неохотой сел переделывать концовку. Итак, казалось бы, несчастье уехало в другой город, чтобы там поселиться. Но по ночам Людмила не спит, ворочается и вздыхает. Не спит и Дубов.

— Ты все о нем думаешь?

— Прости. О нем.

— Понятно...