Эолова Арфа

— Понимаешь, у нас есть все — семья, дети, работа, любовь, благополучие. А у него ничего нет. И не будет.

— Отчего же не будет? Найдет себе свое новое счастье.

— Он говорит, что всю жизнь только меня будет любить...

— А ты его? Еще любишь?

— И да, и нет. Я тебя люблю. Прикипела. Всей душой. Но так его жалко!

Она бросается к Дубову, осыпает его лицо поцелуями.

Ранним утром Сережа достает из почтового ящика письмо, смотрит на обратный адрес:

— Мать честная!

На Волжской набережной стоят Сережа, Миша и Людмила, все смотрят на реку, на корабли.

— Почему ты тогда нам не сообщила? — спрашивает старший.

— Долго думала, надо ли вообще.

— Мы должны поехать к нему, — говорит Сергей. — Все вместе. Теперь у нас есть его адрес.

— Поехать — и что? — спрашивает Миша.

Все трое плывут на теплоходе, стоят на палубе, смотрят на проплывающие мимо берега. Приплыли. В комнате, где живет Суховеев, за столом сидят Людмила, Павел, Сережа и Миша. Суховеев мрачно курит, все молчат. Молчание прерывает Миша:

— Вы уж не сердитесь, что мы фамилию отчима взяли.

— А почему ты меня на «вы» называешь? Как-никак, а я твой отец. Скажи: «Ты — мой отец».

— Ты — мой отец.

Сережа сердито вскакивает:

— Вот, что, кривичи-радимичи, вы тут посидите, побеседуйте, а мы с Мишкой пойдем город посмотрим.

Сергей и Миша стоят на мосту, с которого распахиваются волжские просторы. Мимо идет трамвай. Город в фильме не упоминается, но это Нижний Новгород, тогда еще носивший имя великого пролетарского писателя, а мост — Канавинский, через Оку, где она впадает в Волгу.

— Не нравится мне он, — говорит Миша. — Хмурый, зубами скрипит все время. А ты что скажешь?

— Если честно, я бы тоже с Дубовым остался, — тяжело вздохнув, отвечает Сережа.

Тем временем Павел сидит на стуле с отрешенным видом. Людмила встает, подходит к Павлу, прижимает голову сидящего на стуле Павла к своему животу, ерошит ему волосы. Суховеев жадно целует ее в живот.

Обратно печальные Сережа и Миша плывут на теплоходе вдвоем. Дома, в Ярославле, Сережа протягивает Дубову письмо:

— Вот. Просила передать.

Дубов злобно распечатывает конверт, быстро читает, комкает письмо и швыряет его в угол комнаты:

— Он, видите ли, болен. А что же вы тогда при отце родном не остались, раз он болен?

— Да ничего он не болен! — возмущается Миша. — Вполне здоровый человек.

— Только мрачный весь и злобный, — добавляет Сережа. — И вообще...

— Что «вообще»? Что? — злится Дубов.

— Папа... — жалобно произносит Миша.

— Ты — наш отец, — сурово произносит Сережа. — И мы не Суховеевы, мы — Дубовы.

Дубов медленно меняется в лице и крепко прижимает к себе Сережу и Мишу:

— И я никому вас не отдам! Слышите?

— Мы твои кривичи-радимичи! — смеется Миша.

Вбегает Ирочка:

— Вы что тут? Я тоже в обниматия хочу!

Гениальный актер, Меркурьев был и удивительным человеком, каким в лучшем понимании мы представляем себе русского. И это при том, что мать Василия Васильевича — швейцарская немка. Женатый на дочери Мейерхольда, Меркурьев воспитывал восьмерых детей — двух дочерей, сына, троих племянников, оставшихся сиротами, когда у Василия Васильевича репрессировали брата, да еще двух приемышей, отставших от своей семьи во время эвакуации.

В небесах долго парит военный самолет. В кабине самолета задумчивый и печальный Дубов. Снова небесное море воздушного корабля. Касаткин расстарался, наснимал как только мог всяких самолетных красот.

А Павел и Людмила идут по набережной Волги.

— Опять ты молчишь, все время молчишь, — говорит Суховеев.

— Да и ты не особо разговорчив, — пожимает плечами Людмила.

— Ничего, они еще пожалеют, вернутся к нам. Не особо твой Дубов станет с чужими детьми церемониться. Это пока ты при нем была, он их привечал.

— Нет, он хороший. Ты даже не представляешь, какой он хороший человек.

— Может, и ты к своему хорошему вернешься?

— Зачем ты так, Паша?

— Ну раз он хороший человек, а я, может, не очень хороший.

— Ты тоже хороший. Только жизнью сильно ударенный.

Ночью в комнате Суховеева Людмила лежит в кровати одна и плачет. За дверью слышно, как кто-то пришел, со звоном падает таз, доносится голос Павла:

— Ч-ч-черт!

Дверь распахивается, Павел входит пьяный, еле на ногах держится.

— Что случилось, Паша? — вскакивает и бежит к бывшему мужу Людмила.

— А вот что! — он со всей силы влепляет ей пощечину, так, что она падает на кровать. — Жди меня, и я вернусь, понятно?! Жди, когда уж надоест. Что, надоело ждать мужа? Я там чалился, а ты тут к хорошему дяденьке причалила.

Людмила вскакивает, он снова бьет ее по лицу, она опять падает на кровать. Он бьет ее в кровати кулаками. Потом садится на край:

— Прав оказался Опенченко. Бабенки все такие. Ждет, ждет да и ножки раздвинет.

Ночью Людмила бредет одна по берегу Волги. На фоне начинающегося рассвета на пригорке появляется фигура Суховеева.

— Люда! Прости меня.

Людмила покупает билет на теплоход. Неподалеку псевдоинвалид заворачивает ушные раковины внутрь уха так, что они там остаются и создается эффект отрезанных ушей, обманщик становится на костыли и полностью перевоплощается из здорового парня в калеку, становится на пути у Людмилы: